– Переходный.
И еще полчаса разговоров о детских кризисах, книжках по психологии и методах воспитания. Вердикт вынесла Машка, когда мы возвращались с площадки домой.
– Противная девочка, – она говорила, словно извинялась за такую характеристику ребенка.
Я поддержала:
– Бабка не лучше.
Вечером я рассказала мужу о новых жильцах, и он правильно сказал:
– Надо избегать общения.
– Да, – согласилась я.
Не получилось. С Диной и ее бабушкой мы теперь встречались регулярно, и, в отличие от меня, дочь искренне радовалась этим встречам. К моему большому огорчению, девочки подружились. Это было неизбежно. Ровесницы Аленки полдня проводили в детском саду. На площадке в основном ковырялись мальчишки или едва начинающие ходить малыши. Дина оказалась единственной девочкой, подходящей моей по возрасту, и дочь естественным образом потянулась к ней. Дина же не потянулась в ответ, а приняла эту тягу как данность. Она будто спускалась для общения с Аленкой с пьедестала и не общалась, а указывала. Стоило подруге заартачиться и попробовать настоять на своем, противная девчонка тут же принимала высокомерный вид и восходила обратно на свой трон, словно говоря: «Я-то без наших отношений обойдусь, а ты поди-ка попробуй». Моя дуреха заливалась слезами и подобострастно просила прощения, а я еле сдерживалась от желания подойти к Дине и отвесить ей такую же увесистую затрещину, что она получила от бабушки во время нашей первой встречи. Я стала всерьез опасаться за психику своей дочери и за то, что мне не удастся слепить из нее правильную, гармоничную и, главное, уверенную в себе личность. Нет, Аленка не стала невоспитанной или более капризной из-за этого общения, но мне, как матери, было очень обидно наблюдать за тем, как мой ребенок идет на поводу у подлости и злости.
Дина делила конфеты и всегда забирала себе большую часть. Она никогда не водила в жмурки или прятки, а, заступив за линию классиков, с невозмутимым видом утверждала, что всем остальным показалось. Я негодовала и пыталась вывести ее на чистую воду, но натыкалась на злое лицо ребенка и мольбы бабушки: «Лучше не начинать». С другими мамашами мы продолжали обсуждать ужасный Динин характер, а с мужем строили планы по ликвидации этой дружбы.
Еле-еле дотянув до дня рождения, Аленку отправили в детский сад и испустили вздох облегчения. Рано радовались. Уже через несколько дней я встретила Динину бабушку в магазине одну. Нарисовав на лице дежурную улыбку, я поинтересовалась:
– А Диночка?
– В саду, – торжественно объявила женщина. – Раз ваша пошла, и наша орать не станет.
– Давно ходит?
– Уже два дня.
Я удрученно замолчала. Аленка, первые несколько дней лившая по вечерам горькие слезы и цепляющаяся за меня в раздевалке детского сада, последние два дня уходила из дома беспрекословно и даже радостно, а вечерами без напоминания бежала чистить зубы и укладывалась в кровать в каком-то непонятном возбуждении и спрашивала:
– Мы не проспим? Ты будильник поставила? А можно я возьму с собой жирафа?
Жираф был куплен и торжественно вручен Аленке на следующий же после первого похода в детский сад вечер. Но никакого интереса к игрушке дочь не проявила. Бросила в угол и залилась слезами: «Не нужен жираф. Не хочу в садик!» А тут вдруг решила с собой нести.
– Он же новый. Вдруг потеряешь? Испачкаешь?
– Ну пожалуйста.
И жираф был вынесен из дома. Теперь понятно зачем. Диночке показать. В общем, наш план с треском провалился, и сделать с этим мы ничего не могли. Теперь в доме только и слышалось: «Диночка то, Диночка се».
– Мне воспитательница предлагает Снегурочку играть, но я не буду. Дина говорит: у меня Лисичка лучше выйдет, я ведь рыжая.
– Ясно. А Снегурку кто сыграет?
– Дина.
– Я не буду читать стихи на Восьмое марта.
– Почему?
– Дина такое же выучила. Спросила, какое у меня, и выучила.
– Так пусть она и не читает.
– Нет. Ей стихи тяжело даются, а я уже на Новый год выступала.
На одном из утренников вместо привычной бабушки с поджатыми губами и нахмуренными бровями я увидела Динину маму. Женщина как женщина. Не будь у нее такой наглой дочери, я бы даже назвала ее приятной. Во всяком случае, мне она радушно улыбнулась и искренне призналась, что очень рада наконец познакомиться с человеком, чей ребенок подружился с «ее егозой».
– В прежнем-то дворе никто с Диной не общался.
Я испустила вздох понимания. Мне на секунду показалось, что женщина правильно оценивает своего ребенка и ищет сочувствия, но…
– Только мы на площадку – все в рассыпную. – И женщина весело рассмеялась, очевидно намекая на то, что они-то с Диночкой вполне нормальные люди, а те, кто от них бегает, – полные идиоты. – Алла, – представилась она и принялась громко хлопать, глядя на сцену, где ее чадо выделывало весьма посредственные па. – Гениально, правда? – В глазах Аллы сквозило неподдельное восхищение. – Какая пластика! Какие линии! Я всегда знала, что моя девочка – кладезь талантов.
Я не выдержала:
– Вообще-то там должна была быть моя дочь. – Аленка в очередной раз уступила подруге. («Дине очень хочется выступить, а я ведь и так в ансамбле танцую». – Мы водили дочку в танцевальную студию.)
– Ваша? – Брови задраны в таком недоумении, словно ничего более удивительного Алла в жизни не слышала.
– Да, моя. – Меня уже было не остановить. – Ей постоянно предлагают роли, но она отказывается в пользу Дины.
– А зачем? – Алла задала резонный вопрос, и я замялась, но быстро нашлась:
– Это уже другой вопрос. Важно, что Дина умело заставляет ее делать такие вещи.
– Верховодит, значит? – Мне показалось или Алла действительно мне подмигнула?
– Выходит, так.
– Вот поганка! – Честное слово, в этом возгласе было гораздо больше гордости, чем возмущения.
– Наверное, можно что-то сделать? – робко предложила я. – Как-то поговорить с ней?
– А что тут сделаешь? – Алла один в один повторила интонации своей матери. – Переходный возраст.
– Разве? – усомнилась я.
– Ну да. Освоение своего «эго» в коллективе и окружающем мире. Психологи считают, не стоит этому препятствовать.
С психологами я спорить не решилась, но очередную попытку разлучить свою дочь с закадычной подругой все же предприняла. На семейном совете было решено отправить Аленку в «дальнюю» школу. Двадцать минут дороги, три светофора – это, конечно, минус. Но, с другой стороны, языки, кружки и уверенность в том, что о ребенка наконец перестанут вытирать ноги.
Алла, к моему великому счастью, по ее собственным словам, «вставать ни свет ни заря и водить Динку за тридевять земель не собиралась», а потому отдала дочь в обычную школу в двух минутах ходьбы от дома. Моя душа ликовала. В будни мой ребенок был совершенно свободен. Вернее, занят: школа, дополнительный английский, музыка, танцы, плавание. Но выходные… Они полностью принадлежали Дине. Мы собирались в кино, но раздавался звонок, и Аленка спешила помогать подруге с математикой, что означало решать за Дину задачки, пока та будет пялиться в телевизор. Готовились ехать на дачу, и дочка канючила, упрашивая взять Дину с собой. Мы соглашались, чтобы не портить Аленке настроение. Билеты в театр и путевки в пионерский лагерь покупались теперь только на двоих. Ходить или ехать куда-либо без Дины Аленка отказывалась наотрез. Мне приходилось звонить Алле, втайне надеясь, что она отговорится собственными планами и мой ребенок наконец будет свободен, но та, в отличие от меня, дружбу детей приветствовала и с удовольствием поддерживала любую их инициативу.
