– Если помнишь, Леша звезд с неба не хватал.
– Леша был твоим лотерейным билетом, но разве ты можешь ценить талант? Твое мерило – количество нулей на банковском счете. И как только эта цифра оказалась приемлемой, тебя перестал пугать даже другой континент. Желание стать американкой вмиг затмило все остальные.
– Как ты не понимаешь, Соня, я не только для себя стараюсь! У Стива есть взрослая дочь. Да, она уже много лет не живет с ним, они не так часто видятся, но дочь есть дочь. Когда-нибудь она выйдет замуж, родит ему внуков…
– Боишься остаться с носом?
– Боюсь, что тебе ничего не останется.
– Мне ничего не надо.
– Соня, это неразумно. Ты же взрослый человек. Ты должна согласиться. Я придумала прекрасный план. Если ты оставишь здесь ребенка, мой муж привяжется к нему, как к родному, – и дело в шляпе. Это известная истина: люди любят тех, в кого вкладывают силы и душу. Да, и подумай о малыше. Здесь все-таки безопасней, и климат шикарный, и дом. Ну что его ждет в Москве: двухкомнатная квартира, ясли, погрязшая в своей писанине мать и отец, зарывшийся в судебных разборках?
– Ты сама произнесла главные слова: «мать» и «отец».
– Соня, вы никуда не денетесь. Будете навещать его. А хочешь, защити диссертацию и приезжай. Тебя примет любой университет.
– Антону здесь будет нечего делать. Получить американскую лицензию невозможно, а в Москве у него прекрасная практика.
– Да при чем здесь Антон? Найдешь другого, не хуже.
– В этом вся ты. Ты вообще когда-нибудь кого-то любила, кроме себя? А я-то думала: с чего все эти назойливые приглашения? Решила, у мамочки проснулась совесть.
– Достаточно упреков, Соня. Я хочу, чтобы ты серьезно подумала о возможности оставить здесь малыша хотя бы на время.
– Даже не собираюсь.
– А я все-таки советую.
– Если ты не перестанешь настаивать, я улечу прямо сейчас.
– Кто тебя пустит в самолет!
– Значит, сниму квартиру и поживу там оставшиеся две недели.
– Конечно, тебе решать. Но я бы на твоем месте ни за что не упустила такого шанса.
– Не сомневаюсь.
– Здесь просто рай на земле, а что твоего ребенка ждет в Москве?
– Папа.
Кроме папы, маленького Мишу в России ожидает сильнейший атопический дерматит. Он хнычет от постоянного зуда, а у Сони разрывается сердце и туго перетянутая грудь. На кухне пачками вырастают коробки с адаптированными порошками, соевым питанием, смесями на козьем молоке. Холодильник пестрит разноцветными этикетками мазей, наполнивших квартиру запахом цинка. Аллерголог, гастроэнтеролог, педиатр, гомеопат сменяют друг друга у детской кроватки, оставляя Соне кучу наставлений:
– Влажная уборка два раза в день. Никаких ковров, шерстяных одеял, пуховых подушек. Ничего натурального, только искусственные материалы.
– Анализы: энтеробиоз, стафилококк, дисбактериоз, мочу на диостазу, биохимию крови, количество углеводов.
– Пользуйтесь болтушкой, меняйте сухие повязки как можно чаще. Не забывайте про витамин Д, с вашим слабым иммунитетом может развиться рахит.
– Запомните, каждый час. Самое главное – соблюдать схему, не нарушая последовательности. Вы начинаете с зеленой коробочки и одной горошины, а заканчиваете красной и десятью шариками.
Соня намывает полы, выскребая из щелей спрятавшиеся пылинки. Малыш, беспокойно дергая перебинтованными ручками, спит под покрывалом, набитым полиэфирным волокном. По углам комнаты расставлены ионизатор и увлажнитель воздуха. Антон возит по лабораториям стерильные пластиковые стаканчики, а у Сони рябит в глазах от разноцветных картонных футлярчиков с мизерными белоснежными драже, и даже во сне она продолжает механически пересчитывать гомеопатические кругляшки.
– Кругляшки, кругляшки, кругляшки. Мне кажется, я сама круглая.
– Тебе кажется. Ты, Сонюшка – тонюсенький цилиндр с натруженными мозолями у основания и темными овалами под вершиной. Тебе надо отдохнуть.
– Издеваешься? – Соня тоскливо смотрит на мужа.
– Как-то отвлечься, занять голову чем-то еще.
– Согласна только на кайзеров, но ты же знаешь: экзамены в аспирантуру я пропустила, придется ждать следующего года.
– Значит, «четыре драгоценности ученого»
[67]
уже не способны вывести тебя из тоски?
– Смеешься? Как мне рисовать? Я, конечно, могу поводить кистью по бумаге, но рисунок останется безжизненным.
– Почему, Соня?
– Потому что в данный момент у меня нет душевной гармонии, я напряжена, озабочена, а беспокойный каллиграф никогда не создаст ничего хорошего.
– А ты попробуй. Давай же, Сонюшка, что там написано в твоих учебниках: подыши, выпей чаю, настройся.
На чай времени нет. Соня раскладывает инструменты и, чуть шевеля губами, прокручивает в голове песенное наставление:
– Большой и указательный – защипывают кисть. Средний – крепко обхватывает. Кончик безымянного – выталкивает. Мизинец помогает непрерывности движений. Чтобы лучше владеть кистью, в ладони должна быть пустота.
Один за другим на бумаге быстро вырастают почти сросшиеся, чуть асимметричные иероглифы.
– Кайшу или цаошу?
[68]
– спрашивает Антон.
Соня смеется.
– Чего ты?
– Сразу видно, что ученик из тебя посредственный. Если бы ты хоть иногда слушал, чем отличается один стиль от другого, никогда бы не задал такой вопрос. В кайшу линии четкие, гармоничные, спокойные. По сути – обычное современное письмо. А цаошу – это настоящее искусство, быстрая, экспрессивная скоропись.
– Понятно, значит, это нечто среднее.
– Точно. Это синшу
[69]
. А как ты догадался?
– Выражая себя, цветок источает свое неповторимое благоухание.
Каллиграфия – цветок души человека
[70]
.
Ты у меня сейчас – один сплошной синшу. Нервная, издерганная особа, живущая в полной гармонии.
– Да уж. – Соня продолжает выводить линии.
– Сколько же силы таится в твоих руках, – восхищается муж.
– Руки тут ни при чем, – возражает жена, переводя дыхание. – В кисти скрыта энергия ритмов инь и ян, которая находит в иероглифах свое завершение, «отливается в изящное, красивое. Если она возникла и проявилась, ее невозможно остановить, если же она ускользает, тает, теряет свои очертания, ее уже нельзя задержать…»
[71]
.
