– Вот именно, Катарина! Вот именно! Маниакальный. – Антонио продолжает яростно трясти газетой. – Психопат разгуливает по городу, и надо быть готовым к внезапной встрече с ним.
– Ты внимательно прочитал статью?
– Конечно!
– Не похоже…
– Почему это?
– Потому что если бы ты читал внимательно, то понял бы: чтобы встретиться с убийцей, мне необходимо помолодеть лет на десять – пятнадцать и перекраситься в рыжий цвет.
– Вовсе необязательно.
– Как же нет? Все три жертвы – молодые женщины от двадцати пяти до тридцати с длинными рыжими волосами. Блондинистые старухи его не интересуют и дети, к счастью, тоже.
– Пока.
– Что ты несешь?!
– Я говорю, пока не интересуют. Неизвестно, что может прийти в голову психу через секунду.
– Послушай, милый, я, конечно, не криминалист, не изучала строение мозга таких типов, но какое-то отношение к медицине все же имею. Можешь мне поверить, три совершенно одинаковых эпизода говорят о том, что, кроме таких девушек, ему никто не нужен.
– Только он один знает схему, Катарина! Где гарантия, что следующие три не станут сорокалетними блондинками, а потом настанет очередь трех брюнеток преклонного возраста?
– Да-да. А за ними он перережет все население Инсбрука, предварительно разделив его на группы, объединенные еще какими-нибудь признаками.
– Почему ты не можешь говорить серьезно?
– Я вполне серьезно, Антонио! Может, перестанешь встречаться с людьми и показывать им дома? Вдруг маньяк прикинется богатым клиентом, решив открыть охоту на торговцев недвижимостью?
– И все-таки, дорогая, будь осторожнее!
– Хорошо. Только перестань нагнетать страх. Еще детей напугаешь. И запомни: в нашу жизнь этот психопат не вмешается!
– …Так и говорила: не вмешается, – торжествующе объявляет Антонио. – А ведь вмешался, да еще как. Давайте, ребята, выпьем за мою жену, за ее золотые руки. А вы все читали газету? Нет? Как же так? Это необходимо исправить.
– Не надо, – вяло возражает Катарина. Ей уже порядком надоели хвалебные речи, но она знает, что мужа не остановить и сейчас он процитирует гостям вырезку из статьи, которую может воспроизвести без запинки даже среди ночи.
«…и лишь старания опытного хирурга Катарины Тоцци спасли жизнь несчастной Каролины. Девушка была доставлена в больницу с одиннадцатью ножевыми ранениями…
– Одиннадцатью! – трясет Антонио в воздухе указательным пальцем.
…Ее шансы выкарабкаться оценивались медиками как пять против девяноста пяти. Она потеряла полтора литра крови, нуждалась в экстренной трахеотомии, которую провела бригада реаниматологов. Однако их слаженные действия могли бы оказаться напрасными, если бы не работа врача в операционной клинической больницы Инсбрука, куда доставили чуть живую Каролину Братц. Золотые руки доктора Тоцци не только подарили жизнь девушке, но и наградили полицию шансом заполучить наконец портрет преступника и приблизиться к поимке опасного убийцы».
– Слышали? – продолжает восклицать Антонио. Он поднимает бокал и нежно целует смущенную жену. – За золотые руки доктора Тоцци!
– Ладно, хватит тебе, – отнекивается Катарина, – этот случай вовсе не был таким уж сложным.
– Одиннадцать ножевых ранений!
– Из них опасных для жизни всего два.
– Но опасных!
– Да уж. Бедняжке просто повезло, что убийцу спугнули и он не стал тратить драгоценные секунды на то, чтобы выстрелить ей в голову, как остальным жертвам. Видно, заволновался. – Катарина смотрит на побледневшие лица друзей. – Все, все. Меняем тему.
– Точно, – подхватывает Антонио, – к чему обсуждать одну спасенную жизнь, если ты, возможно, спасла десятки? Скоро опубликуют фоторобот – и песенка ублюдка будет спета.
– Не обольщайся, – вздыхает Катарина. – Фоторобот обычно похож на сотни людей, особенно если у преступника нет никаких характерных примет или изъянов во внешности.
– Наверняка у него выпученные глаза, страшный оскал и огромные лапы, – съеживается от собственных мыслей молоденькая пассия Риккардо.
– Ага. На носу бородавка, а на лбу татуировка: «Здравствуйте. Я тот, кто вам нужен», – ехидничает над подругой итальянский товарищ Антонио.
– Бросьте, – остужает пыл гостей Катарина. – Нет у него ни татуировок, ни прыщей, ни клыков.
– Откуда ты знаешь?
– Полицейские рассказали. Среднего роста, нормального телосложения. Глаза голубые, волосы короткие, светлые, губы тонкие, нос утиный. Пол-Австрии подпадает под это описание.
– Ни шрамов, ни родинок, ни увечий? – расстроенно спрашивает муж.
– Нет. Ничего. Ничего особенного.
– Ничего особенного, – вглядывается в зависший на экране портрет анестезиолог. – Даже я похож на этого урода.
– Я бы в жизни не выделила его из толпы, – вторит травматолог. – Слышали, вчера обнаружили еще одно тело?
– А мне кажется, я бы его узнала, – осторожно говорит хирург. Она стоит спиной к телевизору и пристально изучает рентгеновские снимки. – Здесь все ясно: паравертебральные кальцификаты и растяжение петель кишечника.
– Брось, Катарина! Это невозможно! – отвечает анестезиолог.
– Почему? На снимке отлично видно. Сомнений быть не может. Посмотри.
– Я про маньяка. Как ты можешь утверждать, что узнала бы его?
– Глаза. Я бы на его месте после публикации фоторобота не снимала бы солнечные очки.
– А что, у него какие-то необычные глаза? – сомневается травматолог.
– Конечно.
– Как ты могла рассмотреть? Ты даже на экран не взглянула!
– Не хочу его видеть. Мне и так холодно.
– Ты мерзнешь, когда видишь этого психа?
– Да. Становится зябко и неуютно. Разве вы не заметили лед, застывший в его зрачках?
– Нет, – пожимает плечами анестезиолог.
– Я тоже как-то не обратила внимания, – поддерживает его коллега.
– Вот поэтому он до сих пор и разгуливает на свободе, – взвивается Катарина. – Все скользят по лицам друг друга, не задерживаясь ни на секунду, а достаточно один раз остановиться, обратить внимание – и вместо толпы появляются яркие, не похожие друг на друга личности.
– Странно, – травматолог недоверчиво косится на хирурга, – раньше ты сама утверждала, что практически любой среднестатистический австриец подпадает под описание, которое предложат публике.
– Я ошибалась.
– А по-моему, ты сейчас увлекаешься, – дразнит анестезиолог. Катарина легко откликается на подначку:
– Дай мне газету. Там на последней странице тоже есть его портрет. Вот. Неужели не понимаете, о чем я?
