– Здорово ты справилась, – повторяет мужчина, когда расстроенный пациент удаляется из пункта «Скорой помощи».
– Это пустяки, Патрик. Обычное растяжение. Раз-два, и готово.
– Именно так. Быстро и профессионально. Мне нравится смотреть, как ты работаешь, – хвалит начальник службы спасения, направляясь к выходу.
У самой двери он останавливается и тихо говорит, пытаясь встретиться с Катариной глазами:
– Мне вообще нравится на тебя смотреть.
Доктор Тоцци не смущена, не озадачена, не растеряна. Она не готова. Не готова не то чтобы отвечать на флирт, кокетничать и томно закатывать глаза, не готова даже задумываться над скрытым тайным смыслом слов Патрика и возможными последствиями. Но, несмотря ни на что, она женщина. А представительница слабого пола, обнаружив интерес мужчины, при первой же возможности невольно бросит взгляд в зеркало, чтобы убедиться в собственной неотразимости. Катарина поражена: две недели чистого горного воздуха сделали свое дело. Черные круги, разливавшиеся синяками от висков к носу, до конца не исчезли, но потеряли мрачность, тусклые волосы выгорели и заблестели новым оттенком, черты лица будто разгладились, стали мягче, и вместо резких вопросительных ноток заиграли новыми утвердительными красками. К ней постепенно возвращается уверенность. И то, что начальнику службы спасения по нраву самодостаточные женщины, естественно, не может не добавить ему дополнительных очков.
– Напиши, пожалуйста, каких препаратов не хватает в твоей «больнице». Может быть, тебе еще что-то нужно? – спрашивает Патрик через пару дней.
– Да. Лошадок двести пятьдесят под капотом.
– Любишь гонять?
– Люблю своих детей. Хотелось бы побыстрее к ним возвращаться.
– У тебя есть дети?
– Двое. Мальчик и девочка.
Патрик Якобсон отворачивается, не решаясь задать следующий вопрос, на который Катарина сама не знает ответа. Юридически муж есть, а…
– А?.. – начинает начальник службы спасения.
– Нет, – решается Катарина и неожиданно интересуется: – А у тебя? – Заливается краской и продолжает: – Есть дети?
– Дочь. – Голубые глаза белокурого верзилы безуспешно пытаются выудить на поверхность мысли женщины. Катарина включает взгляд вежливого любопытства, за которым больше ничего увидеть нельзя.
– Живет с матерью и отчимом в Вене, – обнадеживающее пояснение.
– Ясно, – коротко и сухо, что не сулит начальнику службы спасения никаких перспектив. Но, может быть, не стоит опускать руки и все-таки попытаться? Если не сейчас, то в другой раз: – Ты говорила, твой «Поло» барахлит. Хочешь, посмотрю?
«А вдруг?»
– Спасибо. Мне уже починили на выходных в мастерской.
«Опоздал».
Или:
– Сегодня сильный ветер. Не стоит дежурить на склонах. Я сообщу, если что.
Верный способ завоевать симпатию.
– Я привыкла выполнять свою работу сама.
Холодное раздражение. «Ну и штучка!»
А еще.
– Здесь недалеко есть красивое ущелье и одна старинная легенда о его происхождении. – Они стоят на горе. Катарина рассматривает в бинокль склоны. Патрик рассматривает Катарину. – Давай подъедем, посмотрим, я расскажу.
Говорят, придуманная кем-то небылица о разлученных влюбленных действует на женщин гипнотически. Сколько глаз наполнялось влагой от этой сказки, сколько сердец трепетало от жалости, сколько губ тянулось к губам, поведавшим историю истинной верности. Патрик очень рассчитывает сдвинуть с места неприступную крепость проверенным способом.
– Давай, – кивает Катарина.
«Есть!» Он разворачивается, приглашая симпатичного хирурга следовать за ним.
– Падение на пятом склоне, – несется вслед начальнику службы спасения, и врач ускользает в противоположном направлении.
Кроме того.
– Может, поужинаем как-нибудь вместе?
Зачем эти непонятные игры, намеки и пустая трата времени? Она ему нравится, почему бы не расставить точки над «i»?
– Вряд ли.
– Почему?
– Меня ждут дома.
И наконец.
– Я подумал, почему бы нам не сходить куда-нибудь в субботу вместе с твоими ребятами?
Отличный вариант расположить к себе женщину, проявляя внимание к ее детям.
– Боюсь, не получится. Субботу они проводят с отцом.
– Значит, ты будешь свободна?
«Черт, Патрик! Ты поймал меня! Я могла бы сходить с тобой в ресторан, в кино, в галерею и даже в постель, постаравшись, чтобы информация о моих путешествиях дошла до Антонио. Твой мужественный вид вызовет зависть у любого самца и заставит двигаться в направлении уже ненужной женщины. Но я не могу, Патрик! Ты слишком хорош для того, чтобы быть использованным таким способом. Нет ли у тебя менее симпатичного знакомого, страдающего отсутствием харизмы и искренней симпатии ко мне?»
– Послушай, давай не будем смешивать личную жизнь с работой, ладно? Дело не в тебе. Просто у меня такие правила: не заводить отношений с коллегами. – Мягко, но твердо.
– Ладно. – Согласие, но сомнительное и, естественно, временное.
Патрик не оставляет попыток. Что же еще он сможет сказать, услышав ее просьбу о расчете?
– Это из-за меня? – испуганно произнесет он.
– Нет-нет, – поспешит успокоить Катарина.
И тогда он поинтересуется:
– А из-за чего?
И что ответить? Сказать правду? Что работа казалась ей почти идеальной, условия – хорошими, а настойчивые попытки начальника службы спасения сблизиться с ней – приятными? Что все было замечательно до вчерашнего дня?
Катарина выключает двигатель и щелкает кнопкой дистанционного управления. Ворота гаража отрываются от земли и через двадцать сантиметров вновь устремляются вниз. Женщина механически играет пультом, удовлетворенно кивая после каждого удара автоматических дверей об асфальт, будто это сотрясение тишины способно выбить из памяти нежданную встречу.
Туристы, рассекающие снег, отличаются друг от друга мастерством, ростом и цветом комбинезонов. Другие более или менее индивидуальные черты они приобретают, лишь снимая шлемы и освобождая глаза из плена солнцезащитных очков. Мужчину, затормозившего возле нее, Катарина не узнала бы никогда, спокойно проехала бы мимо, не обернувшись, не скосив глаза, не поймав себя на мысли, что в облике промчавшегося мимо лыжника что-то неуловимо ей знакомо. Но он решил заговорить с ней.
– Катарина?
Саднящий стук в груди и висках, сухая горечь на верхнем небе, мгновенные, отвратительные слезы в глазах и дрожь в голосе, с которыми необходимо справиться во что бы то ни стало.
