Сегодняшняя спешка объяснялась сразу двумя желаниями: во-первых, надоело мучиться неизвестностью и думать, так ли хорошо ее профессиональное чутье, как раньше (а это был как раз тот случай, когда очень хотелось, чтобы оно подвело), а во-вторых, уж лучше, если так суждено, испортить себе настроение с самого утра, чтобы потом иметь достаточно времени его исправить.
Утренняя смена – не лучшее время, чтобы нагружать медперсонал дополнительными заданиями. Дел в больнице хватает (анализы возьми, температуру померяй, капельницы поставь, таблетки разнеси), а рук, как обычно, недостает. Так что пришлось Маргарите отправляться в царство маленькой Женечки самой. Заведующая шла по коридору, приветливо улыбаясь и отвечая на ежеминутные пожелания доброго утра. Оставалось недолго гадать, будет ли оно действительно добрым. Хотя, судя по тому, как именно это утро началось, шансов на благополучный исход маловато.
– Мам? – Дрожащий от обиды голос дочери заставил Маргариту мгновенно открыть глаза. Алиса стояла у кровати и держала свое платье, которому надлежало быть тщательно выглаженным к сегодняшнему дню, а выглядело оно так, будто его пропустили через мясорубку. Неудивительно: сначала Маргарита два дня забывала вытащить его из стиральной машины, потом еще два – снять с балкона, где оно давно пересохло под солнечными лучами. А вчера утром, когда Алиса, как ни странно, напомнила, что она ответила? Как обычно, нечто обнадеживающее и успокаивающее, что-то, позволяющее не отвлекаться по пустякам от поспешных сборов на работу:
– Не волнуйся, солнышко! Сегодня после работы я его слегка намочу и тщательно отпарю. Завтра будешь принцессой.
Алиса убежала в школу успокоенная, Маргарита поехала на работу расслабленная и, конечно, в дневной круговерти просто забыла обо всех обещаниях. Как назло, вечером пришлось идти на банкет по случаю защиты докторской одним известным онкологом, там Вадим напоил ее шампанским (шампанское, надо признать, было отменным – таким не грех и напиться), а когда наконец она добралась домой, сил хватило только на то, чтобы раздеться и рухнуть в кровать. Маргарита даже косметику не стала смывать и теперь смотрела на трясущийся подбородок дочери сощуренными из-за слипшихся ресниц глазами. Надо было решительно что-то делать или хотя бы что-то говорить.
– Алис, – начала Маргарита, не чувствуя, впрочем, убедительности ни в собственном голосе, ни в душе, – понимаешь…
– Понимаю! – резко и даже зло перебила дочь. – Ты просто забыла!
– Ну что ты?! Я не… Я просто… Да, я забыла, – призналась Маргарита и, глядя в наполняющиеся слезами глаза Алисы, поспешно добавила: – Но мы сейчас обязательно что-нибудь придумаем.
– Что? – Подросток безнадежно хлюпнул носом.
– Ну… – Маргарита встала, прошла в комнату дочери и открыла шкаф. – Как насчет этого? – Она достала платье, которое, конечно, проигрывало новому неглаженному по всем статьям, но тоже было очень нарядным.
– Новогодний огонек, – скривила губы Алиса.
– Может быть, синее? – Маргарита выудила из шкафа очередную вешалку.
– Оно шерстяное, а у нас конец мая, если не ошибаюсь.
Проглотив колкость, Маргарита продолжила демонстрировать чудеса иллюзиона:
– Красное?
– Красивое, но в нем меня уже сто пятьдесят раз видели.
Поняв, что фокус не удался, женщина сдалась:
– Ладно, знаешь что, ты делай завтрак, а я все-таки попытаюсь привести в порядок новое.
– Правда? – Глаза Алисы заискрились огнем воодушевления, она упорхнула на кухню, а Маргарита загрохотала гладильной доской, думая, что, даже исправив ситуацию с платьем, не сумеет превратиться из безалаберной матери в ответственную, а говоря проще, из плохой в хорошую. В конце концов, она хотя бы попытается.
Попытка не удалась. Платье было слишком мокрым, утюг – чересчур горячим, а дырки, прожженные на ткани, вышли такими большими, что сама мысль о том, чтобы прикрыть их какой-нибудь брошкой, казалась абсурдной. Маргарита ждала истерики, упреков и обвинений, но получила лишь кривую ухмылку и мрачное замечание:
– Я так и знала.
Это было еще обиднее, чем крики и слезы. Маргарите прямо заявили: ей не доверяют, на нее не рассчитывают. На секунду женщине показалось, что в дверях стоит ее мать и, глядя на Алису, поспешно натягивающую красное платье, говорит:
– Когда-нибудь она сбежит от тебя, как и ее отец. – И Маргарите, обычно пропускающей колкости мимо ушей, теперь эта фраза показалась похожей на правду.
Она пошла за дочерью к двери, чтобы еще раз извиниться и пообещать, что «впредь она постарается», но звонок телефона разрушил благие намерения. Алиса схватила трубку и, скривившись в очередной раз, сунула ее матери:
– Тебя. Вадим. – Девочка закатила глаза, всовывая ноги в туфли, и уже с порога обернулась и посмотрела матери прямо в глаза, сказав многозначительно: – В семь. Не опаздывай!
– Конечно, доченька. Я не опоздаю, я обещаю, я честно…
Дверь захлопнулась с оглушительным стуком.
– Алло, – выдохнула в трубку Маргарита все свои горести.
– Голова не болит? – заботливо и слегка игриво осведомились оттуда. Вадим, конечно, уже на работе. Чисто выбрит, надушен, белый халат стерилен, и ни одной припухлости на лице, говорящей о вчерашней гульбе. Маргарита скосила взгляд в зеркало и мрачно посмотрела на свои мешки под глазами. Ей о прекрасном внешнем виде сегодня, очевидно, остается только мечтать.
– Эй! – снова окликнула трубка. – Как ты? Нормально себя чувствуешь?
От стыда у Маргариты так болела душа, что слабые спазмы в голове она просто не замечала.
– Все хорошо. Спасибо, что подвез вчера.
– Вообще-то, я рассчитывал на большее. – Заботливость исчезла, осталась одна игривость, но Маргарите было не до флирта. Она вяло ответила:
– В другой раз.
– Марго, я это слышу уже третью неделю. Я, конечно, не мальчик, но и мне, знаешь ли, одного раза в месяц как-то недостаточно.
– Ну, прости, я что-нибудь придумаю.
– Бла… бла… бла…
– Правда, я обещаю. А сейчас, извини, мне надо собираться.
– Обедать придешь?
– Не знаю. Если будет время.
– У тебя его никогда нет. Не перестанешь питаться воздухом – придешь ко мне не как к мужчине, а хотя бы как к гастроэнтерологу.
– Не сомневаюсь, что ты мне поможешь.
– Марго, я не шучу! В три в столовой.
– Хорошо, я приду.
– Целую, – Вадим сменил тон с делового на любовный, и Маргарите ничего не оставалось, как ответить в том же духе:
– И я тебя.
Домашнее утро было безнадежно испорчено. Маргарита не успела выпить кофе, костюм надела вчерашний (подбирать другой некогда, а ведь так хотелось на Алисином вечере выглядеть на все сто), вместо красивой укладки собрала волосы в обычный узел и отправилась на работу совершенно расстроенная. Она злилась на себя, на Алису и на Вадима. На Вадима – за то, что вечно звонит и постоянно обо всем напоминает, на Алису – за то, что практически никогда не звонит и ни о чем не напоминает, и на себя – за то, что обо всем забывает. Не обо всем, конечно, а о том, что не касается работы. О больничных делах она не забывала никогда, хотя о некоторых наверняка предпочла бы забыть. Как, например, об этом, ради которого сейчас шла по коридору к двери девятого королевства.
