Удивительно, сколь много можно узнать о людях на таких вот сборищах. Я и понятия не имел, что Умник увлекается гонками на газонокосилках.
В отеле «Шелбурн» нас не хотели пускать в бар, но Найджел пригрозил позвонить на Ирландское радио и сообщить, что в отеле отказывают в выпивке слепому. Его впустили, и он просидел там весь вечер. Я был рад от него избавиться.
Будь я один, с удовольствием прошелся бы по стопам Джеймса Джойса, а так пришлось тащиться за Умником, который, нацепив большой пластмассовый зад, рассказывал всем подряд безразличным дублинцам, что в субботу женится на самой прекрасной девушке в мире.
В итоге мы осели в баре отеля «Бридж» с видом на реку Лиффи. Майкл Крокус поскандалил с барменом, когда тот отказался взять ирландские фунты, которые хранились у Крокуса с 1989 года.
Бармена звали Фергал.
– В этом баре мы принимаем только евро, сэр, – веско произнес он.
Тогда Крокус принялся поносить на все лады Европейский союз и кричать, что ирландцы предали свое славное прошлое и теперь стоят на коленях, но поклоняются уже не Папе, а брюссельским чинушам.
– Мне об этом ничего не известно, сэр, – ответил Фергал.
По счастью, в этот момент Умник рухнул на стол, разлив «Гиннесс» и рассыпав соленые орешки. С Крейгом Томасом мы отнесли его в номер, раздели и положили на кровать. Я с интересом обнаружил, что он носит красные шелковые боксерские трусы, на которых вышито «Осторожно: оружие массового поражения».
– У Умника размер как у осла, – хмыкнул Крейг – Помнишь его под душем в школе?
Ответил, что милосердное время стерло это воспоминание из моей памяти.
Среда, 16 июля
Найджел, который должен был ночевать в одном номере со мной, ввалился лишь к завтраку Я же провел практически бессонную ночь, дожидаясь его возвращения.
– Познакомился с восхитительным мужиком, зовут Джон Харви, – сообщил Найджел.
– Как он выглядит? – поинтересовался я.
– Не знаю, – ответил Найджел, – но на ощупь приятный.
На обратном пути Умник и гонщики на газонокосилках вели себя очень тихо, а Майкл Крокус натирал мазью здоровенный фингал под глазом.
Вернулся на работу к одиннадцати. Мистер Карлтон-Хейес рассказал, что заходил имам из мечети, что в избирательном округе Пандоры, и купил десять экземпляров «Из ящика» – из солидарности.
Сразу после работы отправился домой к Парвезу.
Он встретил меня известием:
– Сегодня утром я общался с налоговым управлением, Моули, что уже само по себе плохо.
Я почувствовал, как сдавило артерию на шее.
– Когда ты был шеф-поваром у Питера Дикара в ресторане «Чернь», сколько ты платил налогов?
Ответил, что в «Черни» зарплату выдавали несколько хаотично. Питер Дикар, пьяница и кокаинист, в конце недели залезал в кассу, выгребал горсть банкнот и совал их мне, даже не пересчитывая.
– И ты не платил никаких налогов? – осведомился Парвез.
– Нет, – признался я.
– И Дикар ничего за тебя не платил?
– Дикар часто слова выговорить не мог, какие уж тут налоги.
– За неимением точных данных, налоговое управление оценивает твой заработок в тысячу фунтов в неделю, – сообщил Парвез.
– Да с чего они взяли! – крикнул я. – Я зарабатывал гроши. Жил в комнатушке над рестораном. Прикроватным столиком мне служил морозильник.
Парвез возразил:
– Да, но «Чернь» была модным местом, а ты был модным лондонским поваром, Моули.
– Ага, потроха размораживал!
– В общем, так: тобой занялось спецподразделение по выявлению налоговых преступлений, поэтому неплохо бы тебе нарыть хоть какие-нибудь бумажки о доходах, – сказал Парвез. – Ты дневник в те годы вел?
Объяснил, что дневник сгорел во время пожара в 1998 году.
Вошла Фатима с двумя чашками кофе и сообщила Парвезу, что прочла Коран от корки до корки, но так и не нашла суры, в которой бы говорилось, что женщины не могут работать неполный рабочий день в школьных столовых.
Я допил кофе и быстро ретировался, пока Фатима не втянула меня в дискуссию о правах мусульманок.
Уже сидя в машине, сообразил, что весь ужас моего налогового положения мне так и не открылся. Позвонил Парвезу на мобильник и спросил, сколько же я должен государству.
Но Парвез ответил:
– Не сейчас, Моули, у меня семейные разборки. Приходи ко мне завтра вечером.
Четверг, 11 июля
Кое-что из того, о чем говорил Кен в понедельник вечером, не дает мне покоя, дорогой дневник.
И многое другое тоже.
Мистер Буш заявляет, что Америка сражается за демократию и за господство закона, и при этом в заливе Гуантанамо без суда содержится 608 заключенных.
Утверждение, будто Саддам Хусейн пытался закупить уран у Нигера, оказалось ложью.
Ханс Бликс, инспектор по вооружениям, уверен, что оружия массового поражения не существует.
Плюс анархия на улицах Басры, о которой поведал Гленн.
Сломлен физически и духовно. И все из-за Парвеза, хотя это не его вина. Я сам навлек несчастья на свою голову. Ручка валится из моих рук, но я должен посмотреть в лицо неприятной истине. Помимо ипотеки, повторяю, помимо ипотеки я задолжал 119 791 фунт!
Когда Фатима открыла мне дверь, я сразу понял: быть беде. Она избегала смотреть мне в глаза.
Молча провела меня наверх в кабинет Парвеза. Когда я вошел в комнату, Парвез встал из-за стола и пожал мне руку. Обычно он неформально хлопал меня по плечу.
Я сел, и Парвез сказал:
– Моули, ты плывешь без весел в океане дерьма. Налоговик утверждает, что ты должен 72 800 фунтов невыплаченных налогов за 1996–1999 годы. – Он подождал, пока до меня дойдет смысл сказанного, а затем добавил: – Плюс проценты.
Когда ко мне наконец вернулся дар речи, я спросил Парвеза, что будет, если я не смогу заплатить налоги.
– Придется заплатить, Моули. Как говаривал Шекспир, «в этой жизни лишь две вещи непреложны: смерть и налоги».
Я встал, подошел к окну. Во дворе на веревке сушились красивые воздушные наряды Фатимы.
– Остается лишь покончить с собой, – сказал я.
– Ты не можешь себе позволить покончить с собой, – возразил Парвез. – Кроме всего прочего, ты должен мне триста фунтов за профессиональные услуги.
Я пробормотал, что у меня еще есть кредит на карточке Автомобильной ассоциации.
– Моули, ты все глубже увязаешь в дерьме! – воскликнул Парвез.
– Так что же мне делать? – спросил я.
