— Вот такая дальновидность мне по душе. Да, я был бы вам очень благодарен за подготовку такого документа. Недели вам на это хватит?
— Вполне, сэр.
— Ну, значит, взаимопонимание достигнуто, начинаем писать новую главу.
И все мы рассмеялись этой непритязательной шутке.
Не успел Хендерсон распрощаться и выйти, как Марлин Такер повернулась к Джеральдине Вудс:
— Я не согласна с принятым решением и собираюсь его опротестовывать… если потребуется, я буду судиться… или обращусь в попечительский совет…
— Пожалуйста, Марлин, — ответила Джеральдина Вудс. — Но в этом случае вам придется идти против нашего председателя, а он не выносит, когда ему прекословят. Но если вы этого хотите, поступайте, как считаете нужным, я не возражаю. Но я предвижу, что в этом случае он будет настаивать на вашем переводе на сортировку книг вместо приятной и несложной работы в секторе каталогов…
— Каталоги! Я начинала в этом секторе двадцать три года назад!
— Тогда в этом вашем возвращении к своим профессиональным истокам есть даже что-то приятное.
— Это еще не конец, вы обо мне услышите, — пророкотала Марлин и выскочила из комнаты.
Когда она захлопнула за собой дверь, Джеральдина Вудс громко протяжно вздохнула:
— Как же я благодарна вам за то, что вы появились в нашей жизни и избавили нас от этой дамы.
— Я этого вовсе не хотела.
— Я это знаю, поверьте. И Стоктон Хендерсон тоже это знает. Но вы просто потрясающе держались, когда наш председатель отпустил свое бесчеловечное замечание. К сожалению, боюсь, это его стиль.
— Вы забыли, что какое-то время мне довелось провести в мире бизнеса.
— О, я знаю, насколько вы многогранный и разносторонний человек, Джейн. Благодаря этому продвижению ваше жалованье отныне тридцать восемь тысяч в год. К тому же, если мы получим от властей эти полмиллиона, я хотела бы обнародовать вашу инициативу по улучшению наших фондов.
— Только не упоминайте меня, пожалуйста, — попросила я.
— Но для нас так важно, чтобы вы — автор книги, серьезный ученый, наша сотрудница — стали публичным лицом этого нового проекта.
— Простите, но я не могу… я не соглашусь на это.
— Не торопитесь с ответом, подумайте хоть пару деньков, хорошо?
— Я с радостью буду заниматься всей подготовкой, подбором книг, всеми переговорами и закупками… и выполнять обязанности заведующей отделом комплектования фондов. Только не надо заставлять меня делать это публично. Я уверена, что вы найдете достойного человека, который сможет быть лицом проекта.
Когда миссис Вудс сообщила Стоктону Хендерсону о моем отказе общаться с прессой в качестве руководителя отдела комплектования, это вызвало его недовольство, но только до тех пор, пока она не предложила ему взять это на себя и самому объявить о «новой инициативе», объяснив, что библиотека сотрудничает с многочисленными экспертами по редким изданиям, которые дают рекомендации о том, как наиболее эффективно распорядиться средствами, но окончательное решение он принимает сам.
Стоктону Хендерсону, человеку тщеславному и любящему покрасоваться на публике, предложение показалось привлекательным. В последующие два месяца он действительно добился от Законодательного собрания выделения библиотеке еще пятисот тысяч долларов на формирование нового фонда редких изданий.
— Там заседают такие низколобые тупицы, — заметила Рут Фаулер, когда деньги пришли, — что решение о дополнительном финансировании культуры способен продавить лишь точно такой же болван, вроде Хендерсона.
— Мне не на что жаловаться, — отвечала я, поскольку теперь, вместе с этим вторым грантом, у меня был почти миллион долларов, чтобы потратить их на книги.
И уж я их потратила! Во-первых, я учла все рекомендации и пожелания руководителей секторов по поводу того, какие «лакуны» необходимо заполнить в основных фондах. В секторе художественной литературы у нас работал на полставки аспирант из университета Калгари — очень неглупый парнишка по имени Рон. Он оказался настоящим докой, когда дело коснулось выявления «дыр» в наших фондах. Ему я поручила заняться пополнением фонда художественной литературы, выделив на это бюджет в пятьдесят тысяч. Рон был похож на ребенка в кондитерском магазине. Через две недели он явился с ворохом идей и предложений: целые разделы были посвящены литературе бит-поколения, квебекским писателям (на французском и в переводах), забытым романистам Альберты, французскому направлению «нового романа».
Миссис Вудс приходилось отстаивать многие из этих приобретений на заседаниях попечительского совета, члены которого, под влиянием разжигавших страсти писем от Марлин Такер (со мной она после понижения вообще не разговаривала), возмущались тем, что деньги «добросовестных налогоплательщиков» расходуются на «этих битников» и «франкоязычных», а также на книги, «которые никто никогда не будет читать» (именно так, дословно, и говорилось на заседаниях). Миссис Вудс проявила дальновидность и заблаговременно побеседовала с журналистами из обеих крупных городских газет, инициировав хвалебную кампанию: в каждом из изданий появились восторженные публикации об улучшении состояния Центральной публичной библиотеки Калгари и о вкладе в это благое дело попечительского совета, который «поддержал инициативу пополнения фондов библиотеки такими произведениями, которые, придав собранию книг глубину и разнообразие, могут сделать ЦПБ одной из лучших библиотек Канады».
Лесть пришлась по душе членам совета, а Джеральдина Вудс пригрозила миссис Такер увольнением, в случае, если та будет продолжать писать свои грязные письма. Но больше всех кампанией в прессе наслаждался Стоктон Хендерсон. Когда я добыла редчайшее издание «Домби и сын» Диккенса, выторговав его у книготорговца в Лондоне за четырнадцать тысяч долларов, и подписанный экземпляр первого издания «Улисса» Джеймса Джойса, изд. «Шекспир и К°», всего за пятьдесят восемь тысяч, Хендерсон пригласил в библиотеку журналистов, чтобы продемонстрировать им находки. Он поведал, что сам вышел на след этих сокровищ. Потом он, должно быть, наслаждался, читая панегирики журналистов, а те восхваляли его на все лады, восхищаясь тем, что юрист нефтяной компании оказался библиофилом и знатоком раритетов.
— Боже, я чуть не подавилась, когда это прочла, — заявила на другой день Рут. — Этот парень возомнил, что он Медичи, ни дать ни взять папа-меценат, Борджиа провинциального канадского разлива. «Библиофил и знаток раритетов»! Ах да, он еще и Пьер Трюдо.
Я лишь чуть улыбнулась, слушая ее. Рут это приметила:
— Как вы себя чувствуете, Джейн?
— Все прекрасно.
— Уверены?
— Разумеется, уверена. С чего бы мне не быть в этом уверенной?
Это прозвучало неубедительно, потому что я почувствовала: Она знает.
— Вам не нужно было приходить сегодня на службу, Джейн.
