— Как и все церкви Ассамблей. Мы — довольно новая для Канады деноминация. Входите, я покажу вам, где мы молимся.
Когда он распахнул дверь, ведущую внутрь, мне вдруг стало страшно. Что за идиотизм был выбрать крохотный городишко в качестве своей придуманной родины? Почему я не назвала Торонто или Монреаль — крупные города, где человеку гарантирована анонимность?
Ладно, кажется, он это проглотил…
Основное помещение церкви оформлением походило на спортивный стадион, разве что слегка поменьше размером. Ряды сидений из белого винила, на просцениуме — кафедра. На сцену со всех сторон направлены юпитеры. В глубине стоял ослепительно-белый орган с позолоченными трубами и располагались хоры, способные вместить, как мне показалось, не меньше сотни певчих.
— Это грандиозно, — заговорила я. — И по-моему, очень подходит для телепроповедничества.
Я говорила нейтральным тоном без тени издевки. Но ответная улыбка Корсена вышла напряженной, словно он пытался понять, что кроется за моими словами.
— Если под телепроповедничеством вы подразумеваете распространение Слова Божия с помощью электронных средств информации, тогда да, это именно то, к чему мы как Церковь, несомненно, стремимся. Конечно, мы просто жители захолустного канадского городка. Но вы же знаете, Орал Робертс
[113]
начинал в маленькой церкви в Тульсе, штат Оклахома, — и посмотрите, как распространились его идеи: собственная программа на телевидении, которую смотрят по всей стране, и даже собственный университет. Вы должны меня понять: у меня нет персональных амбиций. Скорее мои интересы можно назвать общинными, относящимися к той небольшой, но крепкой общине, которую являет наша церковь Божьих Ассамблей в Таунсенде, общине с большим духовным потенциалом в том, что касается распространения Благой Вести, которая есть Господь наш Иисус Христос.
— Сколько членов насчитывает ваш приход?
— Более двухсот весьма преданных вере сердец…. вам может показаться, что это немного, и все же, осмелюсь заметить, цифра впечатляющая для городка с пятью тысячами жителей. Покажите мне еще хоть одну церковь в Таунсенде, собравшую пять процентов населения.
Корсен жестом предложил мне присесть на одно из виниловых сидений. Сам он уселся ко мне довольно близко.
— Могу я поинтересоваться, а к какой церкви относитесь вы? — спросил он.
— Ни к какой.
— Понимаю. А почему так?
— Наверное, потому что я неверующая.
Он кивнул и одарил меня неопределенной улыбкой, одновременно покровительственной и сочувственной.
— Для многих вера — самая трудная вещь на земле. Но ведь одновременно она и самый большой дар, какой только мы можем получить. К ней прилагаются Вечная Жизнь после смерти и прекрасное содружество душ, поддерживающих вас еще здесь, на Земле.
Я вытащила ручку и блокнот.
— Это намек, что мне пора прекратить говорить на эту тему? — спросил он.
— Я просто не хотела бы отнимать у вас время.
— Прекрасный ответ, — улыбнулся он, — хотя и не по существу. А в детстве — вас растили в вере, Нэнси?
— Мой папа не верил ни во что, а мама была членом унитарианской церкви — а эта вера для вас, насколько я понимаю, равносильна полному неверию.
— Что ж, унитарианцы не верят в доктрину Троицы и в грядущее Царство Небесное и даже в существование сверхъестественных чудес… Поэтому, положа руку на сердце, мне трудно понять, какое удовлетворение получают унитарианцы от своей религии.
— Это вера, основанная не на определенности, а на сомнении.
— Могут ли вера и сомнение идти рука об руку?
— Разве они не идут рука об руку всегда? Невозможно верить, не сомневаясь.
— В другое время я бы поспорил. Вера отрицает сомнения. Вера дает нам прочность, необходимую для противостояния жизненным испытаниям. Вера дает точные и определенные ответы на самые трудные вопросы, встающие перед нами. И не кажется ли вам, что это и есть огромное утешение?
— Если вам нужны определенные ответы, тогда конечно.
— Нам всем нужны определенные ответы, — сказал Корсен.
— Такова ваша точка зрения, а я думаю иначе.
— А вы, значит, способны жить в непрестанных сомнениях, какими бы болезненными они ни оказались?
— Может, еще более болезненно притворяться, что веришь, если на самом деле веры не имеешь.
Намек на улыбку появился на губах Ларри Корсена. Он наслаждался нашей беседой, тем более что для меня она была неприятна и он это видел.
— Вера есть у каждого из нас, Нэнси. И в каждом из нас живет сила, способная нас обновить. Нужно лишь предаться ей и принять тот Величайший Дар, который мы можем получить еще здесь, в этой жизни.
— А Бренда Макинтайр сумела обновиться?
Преподобный снова заулыбался:
— О да, Бренда преобразилась чудесным образом. Когда эта женщина пришла ко мне впервые, состояние ее было критическим. Озлобленная, агрессивная, алкогольно-зависимая, она гневалась на весь мир…
— Способна она на насилие? — спросила я.
— Она никогда не скрывала, что росла в семье, где допускалось насилие, потом вышла замуж за человека, способного на насилие, и потому насилие было знакомо ей не понаслышке.
— Но была ли она сама на это способна?
— Поясните, что именно вы понимаете под насилием.
— Рукоприкладство по отношению к собственным детям…
— Я уверен, она шлепала детей, когда они шалили. Но напасть на Джорджа? Поймите, все наоборот. Это она многократно подвергалась атакам с его стороны.
— Даже несмотря на то, что многие люди, с которыми я успела поговорить, утверждают, что ваша прихожанка не раз нападала на Джорджа Макинтайра и применяла силу.
На словах «ваша прихожанка» Ларри Корсен поджал губы. Ему ужасно не понравилось это выражение.
— Кто же они, эти «многие люди»? — холодно спросил он.
— Я не стану раскрывать свои источники.
— Ну, а я безусловно могу открыть тот факт, что насквозь вижу душу Бренды Макинтайр, потому что, приняв Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя, она покаялась передо мной во всех своих грехах… грехах, от которых она теперь очистилась. И могу безусловно засвидетельствовать, что она никогда не проявляла насилия по отношению к своему жестокому и вспыльчивому супругу.
— Айви Макинтайр тоже очистилась от своих грехов? — осведомилась я.
— Айви еще находилась на пути к принятию дара искупления, когда пропала.
