— Зачем тратить деньги на курьера, если Тео сам может донести папку до дома?
— Разве Тео тебе не сказал? Он сейчас не в Нью-Йорке, уехал со Стюартом на встречу с представителями «Фокуса», «Нью Лайн», и еще пары фирмочек поменьше — разговор пойдет о следующем проекте.
— Нет, он мне ничего не сказал.
— Упс! Снова я глуплю-туплю! Он же просил ничего тебе не говорить. Все это так неожиданно свалилось на голову, потому что, благодаря нам, Стюарт сейчас в цене, в цене, в цене! И каждый так и норовит заполучить его новый сценарий. Конечно, первыми с ним договорились мы, пообещали выплатить ему аванс, чтоб писал.
— Что?
— Ой, перестань, не делай круглые глаза. Не может быть, чтобы Тео не сказал тебе, что часть стартового капитала мы вложили в новый сценарий.
— Какой еще сценарий?
— «Темный лес». Этот уже не настолько кровавый и забавный, как первая лента. Более хичкоковский. Двое подростков-близнецов, одержимых мыслью об убийствах, живут в сельской глуши в Мэне. Обитают они в трейлере со своей беспутной мамашей и решают поубивать всех ее неотесанных дружков. А потом их внимание привлекают все жители поселка, которые изменяют женам. В общем, нечто среднее между Джоном Стейнбеком и «Жаждой смерти».
— Так вы заплатили Стюарту, чтобы он написал этот сценарий?
— Правильно поняла.
— А сколько именно вы ему заплатили?
— Сто тысяч долларов, — ответила она.
— Ты шутишь?
— Это недорого, если учесть, в какой он сейчас цене.
— Это недорого, если иметь деньги.
— У нас есть деньги.
— Да, я понимаю, у вас есть куча денег, но ведь они же все на бумаге, в контрактах. Но что-то с трудом верится, чтобы Стюарт согласился писать, не видя наличных, а?
— Конечно нет. Вокруг него сейчас кругами ходит столько желающих, настоящие стервятники.
— И вы захотели заполучить его первыми?
— Точно, золотко.
— Я тебе не золотко, — отрезала я и швырнула трубку.
Тео появился дома через три дня, и его первыми словами, обращенными ко мне, были:
— Ты, стало быть, отчитывала Адриенну за договор со Стюартом о сценарии.
— Вижу, твоя подружка держит тебя в курсе всех наших разговоров.
— Она не моя подружка, но я понимаю, почему ты ее терпеть не можешь.
— Я никогда такого не говорила.
— Да это и не требуется. У тебя все на лице написано.
— Ну да, потому что эта женщина — ходячая проблема. Она отравляет все вокруг себя, а это опасно.
— Ты вообще ничего не понимаешь. Ее так уважают в кинобизнесе…
— Если она так уважаема, какого черта решила заниматься бизнесом с тобой?
Я тут же пожалела об этой реплике, едва успела она сорваться с моих губ. Но таковы уж правила выяснения отношений на повышенных тонах. В запальчивости мы выкрикиваем слова, которые потом невозможно взять назад.
— Какая же ты сука, — тихо выговорил Тео.
— Прости… я не то хотела сказать…
— Нет, ты сказала именно то, что хотела, каждое слово… Ты всегда смотрела на меня как на неудачника и жалела, что стала со мной спать. Что ж, пусть. Но знай, пришлось бы мне выбирать между тобой и Адриенной, я выбрал бы Адриенну и даже глазом не моргнул.
Последние слова он выкрикнул и ткнул пальцем прямо мне в лицо. Потом схватил куртку и свою фотокамеру и ушел.
Я не видела его еще три недели. И не слышала о нем ни слова. Я пробовала звонить ему на мобильный. Я посылала бесчисленные сообщения по электронной почте. Через сорок восемь часов я позвонила в Гарвардский киноархив и узнала, что Тео взял шестимесячный отпуск… и что его местонахожение в настоящий момент неизвестно. Тогда я съездила к нему на квартиру. Оказалось, что она сдана гарвардскому аспиранту из Мумбай. У того тоже не было адреса Тео — только номер почтового ящика для писем до востребования. После этого я испробовала другой подход — извинялась перед Тео в многочисленных электронных письмах за то, что не сумела сдержать эмоции, писала, что искренне сожалею о том, какое направление принял наш разговор… предлагала — в самый последний раз — встретиться и искренне поговорить с глазу на глаз.
Ответа не последовало.
Я позвонила Адриенне. Она тоже хранила молчание, не отвечая ни на мои звонки, ни на электронные письма. Я ясно представляла, что они вдвоем смотрят, как на экранах их телефонов высвечивается мой номер, но молчат, потому что сговорились от меня избавиться. Теперь я уже не сомневалась в том, что они живут вместе и состоят в сговоре против меня.
— Конечно, он ее трахает, — сказала Кристи. Она заезжала в Кембридж через несколько недель после исчезновения парочки. — Сама посуди, он мужик. Они клюют на любую бабу, если только она доступна и не возражает. Тут все дело в другом — сколько времени ты еще намерена это терпеть и, если уж на то пошло, с какой стати ты вообще терпела все это до сих пор?
— У нас же ребенок.
— Но он-то давно не занимается Эмили, так что…
— Я понимаю, понимаю…
— Если мужчина, с которым ты живешь, исчезает из твоей жизни на несколько недель, если у него даже не хватает мужества позвонить тебе и сказать, где он и что с ним, позволь спросить — на хрена тебе вообще его возвращать?
Я опустила голову, моргнула и почувствовала, что к глазам подступают слезы.
— Дело не только в этом, есть и другие вещи, поважнее, — начала я.
Тут я рассказала ей про телефонный звонок. Мама позвонила мне на прошлой неделе. Это был наш первый разговор после того неудавшегося визита. Когда родилась Эмили, я отправила маме фотографии, а она ответила вежливой официальной запиской, в которой говорилось, что Эмили, конечно, прелестная девочка и она желает, чтобы дочь принесла мне много радости и счастья. Вот так. Я накатала длинное письмо (мама упорно отказывалась вести по электронной почте личную переписку, хотя и вынуждена была ею пользоваться на работе). В нем я писала, что жизнь коротка и что, если она хочет навестить нас в Кембридже, я всегда буду рада ее видеть. Прошло две недели, я уже собиралась позвонить маме, когда от нее пришла открытка:
Джейн!
Честно говоря, я думаю, что сейчас не самое подходящее время для визита. Возможно, в будущем я изменю свое мнение.
Если это случится, я сама с тобой свяжусь.
Всего наилучшего,
мама.
P. S. Пожалуйста, не пиши и не звони, я не передумаю. Я знаю, что мне по силам выдержать, а что нет.
Я не стала перечить и навязываться с приглашениями, но каждые полгода исправно посылала ей фотографии Эмили, вкладывая в конверт короткую нейтральную записку, что-то вроде: «Подумала, может, тебе интересно будет посмотреть, как быстро подрастает твоя внучка». Мама неукоснительно отвечала вежливой открыткой, отмечая умный взгляд, красоту Эмили и т. п. Однако со мной она явно по-прежнему не желала иметь ничего общего… до той недели перед приездом Кристи, когда вдруг, совершенно неожиданно, раздался ее звонок.
