— Буду краткой, — заговорила она подчеркнуто деловым тоном. — У меня обнаружили странную опухоль, доктор настаивает на том, чтобы я легла в больницу в Стэмфорде на обследование. Я сочла, что нужно поставить тебя в известность.
— Что говорит врач, насколько это серьезно? — просила я.
— Не надо делать вид, что ты очень встревожена, Джейн…
— Ты несправедлива, и сама это знаешь. Я всегда тревожусь о тебе. Если уж кто и возводил между нами стену, это была не я.
— С какой стороны посмотреть.
— Ладно, не будем об этом. Можно мне приехать, навестить тебя, пока идет обследование?
— Не вижу в этом никакой необходимости.
— Если ты не видишь необходимости, зачем же позвонила?
— Потому что может оказаться, что я умираю, и моей дочери следует об этом знать.
Мама положила трубку. Через час я ей перезвонила — сердце у меня разрывалось попеременно от гнева и чувства вины. Она не ответила на звонок, и я оставила сообщение на автоответчике. Прошли сутки. От мамы все еще не было ни слова. Я снова набрала ее домашний номер, потом позвонила в библиотеку и поговорила с одной из маминых коллег. Оказалось, что мама легла в Стэмфордский медицинский центр, и коллега дала понять, что дела у нее плохи.
— Как получилось, что мы столько времени вас здесь не видели? — поинтересовалась она.
— Долго рассказывать, — ушла я от ответа.
Я немедленно перезвонила в медицинский центр и узнала, как позвонить в палату. Мама ответила после второго гудка.
— Я ждала, что ты позвонишь, после всех этих сообщений, что ты оставила. Мучает совесть, что бросила меня столько лет назад?
— Как твои дела? — спросила я наконец.
— Мой онколог, доктор Янгер, все возится со мной, проводит исследования, анализы делает. А результат будет один: куда ни посмотришь, везде этот чертов рак.
— Я завтра приеду.
— Что это ты надумала?
— Ты моя мама…
— Приятно, что спустя столько лет ты наконец об этом вспомнила.
— Это несправедливо, и ты это знаешь.
— Я знаю одно: в настоящий момент я не нуждаюсь в твоем обществе, Джейн.
Я хотела бросить все и отправиться к матери немедленно, но не смогла из-за учебного расписания и трудностей с поисками ночной няни. В то утро, когда приехала Кристи, мне в офис позвонил доктор Сэнди Янгер.
— Ваша мать дала мне этот номер, — сказал он, — некоторое время назад, когда мы начали сеансы химиотерапии. Она велела позвонить только в том случае, если дело явно «пойдет к финалу».
Его слова застали меня врасплох. Хотя я и знала — догадывалась на основании скудной информации, полученной от мамы, — что ее болезнь смертельна, но, услышав об этом прямо от врача, почувствовала, как костлявая ледяная рука сжала мне горло.
— Сколько ей осталось? — сдавленным голосом спросила я.
— Может, месяц, не больше. Я бы на вашем месте постарался появиться здесь как можно скорее. На этой стадии заболевания ситуация может ухудшиться стремительно. Простите, что лезу, может быть, не в свое дело, но мне показалось, что вы с матерью в разладе…
— Она так решила, не я, — услышала я собственный голос.
— У каждой такой истории есть две стороны. Но хочу дать совет: примиритесь с ней сейчас. Вам потом будет куда легче перенести все, если сумеете закрыть это дело…
Он так и сказал: «закрыть это дело». Выражение, которое приводит меня в бешенство, поскольку допускает мысль о том, что можно на самом деле перешагнуть через какие-то вещи, что ощущение непоправимой потери и боли можно вот так просто уложить на полку, сдать в архив в папочке с надписью «Пройденный этап». Закрыть можно шкаф, но с людьми такое не проходит.
— …закрыть это дело до ее кончины.
— Хорошо, я буду завтра, — пообещала я.
Когда я пересказала все это Кристи, она без раздумий сказала:
— Не беспокойся насчет ночей. Езжай спокойно, я побуду с Эмили, пока ты не вернешься.
— Я тут думала, может, мама захочет наконец познакомиться с внучкой.
— Когда у меня умирал от рака отец, в последние дни он и меня-то с трудом узнавал. И вообще, если до сих пор твоя мама не проявляла никакого желания взглянуть на Эмили, зачем тащить туда маленькую девочку, да еще и пугать зрелищем умирающего человека? Пожалей ее, избавь от таких впечатлений в раннем детстве.
Я согласилась с этими доводами и на другой день поехала в Стэмфорд одна. На всем протяжении этой трехчасовой поездки на юг я не чувствовала ничего, кроме ужаса, и не только потому, что представляла маму на последней стадии рака, но и от мысли, как легкомысленны мы были и сколько времени потратили впустую, живя с ней на одной земле. Мы не научились приносить друг другу радость, не сумели сделать решающий шаг от неприязни к любви. Между нами всегда стояла обида. Мы обе знали это — всегда знали, — но так и не смогли найти способа это исправить.
И вот теперь…
Мама лежала в трехместной палате онкологического отделения. Низко наклонив голову, я прошла мимо двух других больных, которых почти не было видно за проводами и трубками, кабелями, электронными мониторами и прочими приспособлениями для поддержания жизни. Мама, напротив, была почти свободна от подобных атрибутов высоких технологий — только два проводка, отходящих от обеих ее рук, да монитор, тоненько выводящий «бип-бип-бип» в ритме ее пока еще бьющегося сердца.
Ее внешний вид меня поразил. Как я ни готовилась увидеть ее на пороге смерти, все равно это было полной неожиданностью — так сильно она изменилась. Она не только полностью лишилась волос, но вся стала меньше, будто съежилась, пепельно-серая кожа туго обтягивала усохший череп. Когда мама открыла рот, я увидела, что у нее осталось всего несколько зубов. Болезнь одержала победу, отняв у нее все. Но как только я присела рядом с кроватью и взяла иссохшую, но все еще теплую мамину руку в свою, мне немедленно стало ясно, что чувства ее ко мне нисколько не ослабли.
— А… ты явилась посмотреть финал, — прошелестела она.
— Я приехала повидать тебя, мама.
— И не привезла свою дочь с собой. Это был единственный мой шанс ее увидеть, но ты меня его лишила…
Не заводиться, не заводиться…
— Никто не лишал тебя возможности увидеть ее, — тихо сказала я, — ты сама от этого отказывалась.
Мама высвободила свою руку из моей.
— Это с какой стороны посмотреть, — шепнула она.
— Мне просто показалось, что сейчас не самый подходящий момент везти Эмили…
— На днях звонил твой отец, — перебила она.
— Что?
— Что слышала. Мне звонил твой отец. Сказал, что уход от меня был ошибкой, самым ужасным решением в его жизни, и что он возвращается в Стэмфорд, чтобы снова на мне жениться… прямо здесь, в больнице…
