— Если так, значит, Лоренцо с Констанс.
Констанс и Синьора уже оделись и были готовы спуститься к завтраку. В атмосфере витала некая недосказанность.
— Констанс!
— Si, Signora?
— Могу ли я попросить вас записывать то, что будет рассказывать сегодня Эйдан? Самой мне не удастся поехать с вами. Я ужасно расстроена из-за этого, и он тоже.
У Синьоры и впрямь был крайне огорченный вид.
— Вам придется пропустить лекцию?
— К сожалению, да.
— Я уверена, мистер Данн войдет в ваше положение и не станет обижаться. А я буду слушать его очень внимательно и потом перескажу вам все. — Конни помолчала, а затем вновь заговорила: — Знаете, Синьора…
— Si, Constanza?
— Дело в том, что… Скажите, не приходилось ли вам слышать, чтобы кто-нибудь из нашей группы отзывался обо мне плохо, возмущался или, может быть, жаловался, что разорился из-за моего мужа?
— Нет, никогда. Я вообще не слышала о вас никаких разговоров. А чем вызван столь странный вопрос?
— Я получила от кого-то довольно неприятное послание. Возможно, это всего лишь неудачный розыгрыш, но я не на шутку встревожена.
— Что там такое? Пожалуйста, покажите мне.
Конни развернула лист бумаги и протянула его Синьоре. Глаза у той наполнились слезами.
— Когда это пришло?
— Записку оставили вчера на стойке регистрации, еще до того, как мы ушли из гостиницы, и никто не знает, от кого она. Я расспрашивала синьора и синьору Буона Сера, но они ничего не знают.
— Это не может быть никто из нашей группы, Констанс, я уверена.
— Но кто еще может знать о том, что мы в Риме? Тут Синьора кое-что вспомнила.
— Эйдан говорил мне, что в туристическое агентство в Дублине заявилась какая-то сумасшедшая и выясняла, в каком из отелей мы остановились. Может быть, это она — узнала и последовала за нами сюда?
— В такую-то даль? Верится с трудом!
— Еще труднее поверить, что это кто-то из нашей группы, — парировала Синьора.
— Но почему я? Да еще здесь, в Риме?
— Не знаете ли вы людей, которые могли бы затаить на вас злобу?
— Их сотни, тех, кого обобрал мой бывший супруг Гарри. Но он уже поплатился за это и в настоящее время находится за решеткой.
— Может быть, это какой-нибудь ненормальный, повредившийся в уме?
— Откуда мне знать! — Конни заставила себя собраться. Сейчас не время гадать на кофейной гуще, да к тому же пугать Синьору. — Я просто постараюсь быть осторожнее и держаться подальше от проезжей части улицы. А что касается лекции, то я запишу ее самым тщательным образом, обещаю вам, Синьора. Вы как будто сама побываете на ней.
— Альфредо, я надеюсь, ты позвал меня не из-за каких-нибудь пустяков. Ты даже представить не можешь, как я обидела мистера Данна тем, что не пошла на его лекцию!
— Лекций много, Синьора.
— Эта — особенная, она досталась слишком дорогой ценой. Итак, о чем ты хотел со мной поговорить?
Альфредо приготовил для них кофе и сел рядом с ней.
— Синьора, я хочу попросить вас об очень большом одолжении.
Она посмотрела на него страдальческим взглядом. Сейчас он попросит денег. Откуда ему знать, что у нее за душой — ни гроша. Буквально! По возвращении в Дублин она окажется нищей, и ей придется просить Салливанов, чтобы они отложили плату за жилье до сентября, когда она снова станет получать зарплату в школе. Все свои сбережения вплоть до последнего пенни Синьора перевела в лиры, чтобы позволить себе это viaggio. Но откуда ему это знать, пареньку из сицилийской деревушки, официанту в захудалом римском ресторанчике! Вероятно, дама, возглавляющая группу из сорока человек, видится ему влиятельной, может быть, даже могущественной персоной.
— Возможно, я не сумею выполнить твою просьбу, — начала она. — Ты ведь многого не знаешь.
— Я знаю все, Синьора. Я знаю, что мой отец любил вас, а вы любили его. Что, пока мы все росли, вы сидели у своего окна с вышиванием в руках. Я знаю о том, как порядочно вы поступили по отношению к моей матери, что вы не хотели уезжать, но сделали это, когда вас попросили об этом мои родственники.
— Ты знал все это? — еле слышно прошептала она.
— Да, мы все знали.
— И давно?
— С тех пор, как себя помню.
— В это невозможно поверить! Я думала… Впрочем, то, что я думала, не имеет никакого значения.
— И нам всем было очень грустно, когда вы уехали. Синьора подняла лицо и улыбнулась юноше.
— Правда? Так и было?
— Да, мы все грустили. Вы всем нам помогали, и мы об этом знали.
— Откуда?
— Мой отец делал такое, до чего сам он никогда бы не додумался: замужество Марии, магазин в Аннунциате, отъезд моего брата в Америку… Многое! Это все стало возможно только благодаря вам.
— Нет, ничего подобного! Он любил вас и желал вам только самого лучшего. Иногда мы с ним обсуждали это, вот и все.
— Мы хотели отыскать вас после того, как умерла мама, хотели написать вам письмо и все рассказать, но мы даже не знали вашего имени.
— Как мне приятно это слышать!
— И вдруг… Вдруг Всевышний присылает вас в этот ресторан. Это Бог вас привел, я уверен! — Синьора слушала, не произнося ни слова. — И вот наконец я могу попросить вас о великой — великой! — услуге.
У большинства женщин в ее возрасте обязательно есть деньги, хотя бы немного. Почему же она бедна, как церковная крыса! Потому, что никогда не заботилась о материальном благополучии. Ах, если бы у нее было хоть что-то, что она могла бы продать и помочь этому несчастному пареньку, который…
— Я прошу о великой услуге, Синьора!
— Слушаю тебя, Альфредо.
— Вы догадываетесь, о чем я говорю?
— Нет, Альфредо, но я сделаю все, что будет в моих силах.
— Мы хотим, чтобы вы вернулись. Мы хотим, чтобы вы вернулись домой, Синьора. Домой, где вам и надлежит быть.
Констанс не стала завтракать, а вместо этого решила пройтись по магазинам. Она купила себе мягкие туфли, о которых так долго мечтала, длинный шелковый шарф для Синьоры, с которого предусмотрительно срезала ярлык с именем прославленного дизайнера. Ей не хотелось, чтобы женщина смутилась и стала отказываться от подарка из-за того, что он слишком дорогой. Затем она сделала еще одно приобретение, купив предмет, который в данной ситуации сочла совершенно необходимым, и вернулась в гостиницу, чтобы вместе со своей группой отправиться на экскурсию по Форуму.
Лекция понравилась всем без исключения. Луиджи заявил, что увидел несчастных христиан, которых ведут на расправу в Колизей, почти наяву.
