— Но еще раз повторяю, я не испытывала к вам ненависти, поверьте мне!
Шивон смотрела на нее с интересом.
— Вы, видимо, рассуждали так: пусть лучше он спит с одной этой бабой, чем гуляет с десятками на стороне, правильно?
Конни поняла: вот тут начинается самое опасное, поэтому следует проявлять особую осторожность. Ни одного непродуманного слова! Она посмотрела на измученное лицо Шивон Кейси — женщины, которая всегда любила Гарри Кейна и продолжает любить его до сих пор. Возможно ли, что она, будучи столь близка к Гарри, ничего не знает о других его связях? О стюардессе, о хозяйке маленькой гостинице в Гэлвее, о жене одного из их клиентов? Конни вглядывалась в черты сидевшей перед ней женщины. Судя по тому, что она видела, Шивон Кейси искренне верила, что являлась единственной женщиной в жизни Гарри Кейна.
— Думаю, вы правы, — задумчиво заговорила Конни. — Было бы слишком унизительно знать, что он гуляет направо и налево и спит со всеми женщинами подряд. И хотя мне, что вполне естественно, не нравилась ваша связь, я понимала, что это нечто большее, нежели простая интрижка, что вы имеете для него особое значение. Как я уже сказала, мне кажется, ему с самого начала следовало жениться именно на вас.
Шивон слушала внимательно и задумчиво. Когда она наконец заговорила, ее глаза были наполовину прикрыты, но все так же безумны.
— Почему вам не стало страшно, когда вы узнали, что я последовала за вами сюда и написала ту записку?
Конни до сих пор было страшно.
— Я полагала, что вы сознаете: какие бы трудности ни были или могли еще быть, вы — единственный человек, который что-то значил в жизни Гарри. — Поскольку Шивон слушала, не перебивая, Конни продолжала: — Но, конечно, я приняла определенные меры для того, чтобы вы понесли наказание в том случае, если причините мне какой-либо вред.
— Что? Что вы сделали?!
— Я отправила письмо своему адвокату и приложила к нему копию вашей записки, приказав вскрыть это в случае моей внезапной смерти — в Риме или в любом другом месте. Я написала, что имею все основания полагать, что записка с угрозами в мой адрес поступила от вас.
Шивон закивала — чуть ли не восхищенно. Конни хотелось бы верить в то, что она уже способна внимать голосу разума, но, по-видимому, здравый смысл был еще не в состоянии достучаться до ее потревоженного рассудка. Сейчас было бы бесполезно затевать с ней доброжелательный женский разговор, советовать всерьез заняться своей внешностью, привести себя в порядок, а затем отправляться в Англию и вить семейное гнездышко, готовясь к тому времени, когда, освободившись из тюрьмы, туда приедет Гарри. Конни была уверена, что у этой парочки еще осталось достаточно денег, которые им удалось увести в тень от закона, но она не собиралась учить Шивон, как жить дальше. У Конни до сих пор не прошла противная дрожь в коленках. Ей удалось сохранить внешнее спокойствие и выдержку, встретившись с той, которая последовала за ней в другую страну и угрожала ей смертью, но Конни не знала, надолго ли ее еще хватит. Ей не терпелось оказаться в спасительных стенах «Почтовой марки».
— Я не причиню вам вреда, — тихо произнесла Шивон.
— Да уж, было бы жаль, если бы вас привели в тюрьму в тот самый день, когда оттуда должны выпустить Гарри, — сказала Конни с такой обыденной интонацией, будто они находились в магазине и обсуждали, какой выбрать сувенир.
— Как вам удается оставаться столь бесстрастной? — спросила Шивон.
— Этим я обязана проклятым годам, проведенным в одиночестве, — ответила Конни. Ей вдруг стало жаль себя, и она вытерла непрошеную слезу. А затем решительно встала и, подойдя к официанту, щедро заплатила ему.
— Grazie, tante grazie, Signora!
[107]
— рассыпался тот в благодарностях.
Синьора! Она уже наверняка вернулась в гостиницу, и Конни не терпелось вручить ей подарок. Все это казалось во сто крат более реальным, нежели печальная женщина, сидевшая за столиком пиццерии, женщина, которая большую часть своей жизни была любовницей мужа Конни и которая приехала в Рим специально для того, чтобы убить соперницу. Она взглянула на Шивон Кейси и, не попрощавшись, направилась к выходу. Говорить больше было не о чем.
В баре, куда Фиона и Барри пришли в поисках его приятелей со времен Чемпионата мира, было очень шумно.
— Вот, в этом уголке мы и сидели, — показал Барри.
Здесь собралось огромное количество молодежи, а огромный телевизор установили таким образом, чтобы экран был виден всем. Передавали футбольный матч, и все собравшиеся дружно болели против «Ювентуса». Неважно, с кем он играл, важно было то, что «Ювентус» — враг! Забыв о цели их прихода, Барри присоединился к болельщикам. Фиона тоже увлеклась матчем и присоединила свой голос к негодующим крикам, когда судья на поле принял решение, не понравившееся римским фанатам.
— Увлекаетесь футболом? — спросил ее мужчина, сидевший рядом. Барри тут же обнял ее за плечи.
— Она мало что понимает в футболе, но я был здесь, вот в этом самом баре, во время Чемпионата мира по футболу. Я из Ирландии.
— Ирландия! — восторженно завопил мужчина.
Барри немедленно вытащил фотографии, сделанные в этом же баре в дни Чемпионата мира. На них было запечатлено такое же скопление веселящихся и кричащих во все горло молодых людей, как и сейчас, только гораздо более разноплеменное. Мужчина сказал, что его зовут Джино. К ним стали подходить другие завсегдатаи бара, чтобы дружески похлопать Барри по спине. Фотографии пошли по рукам, замелькали имена: Пол Макгрет, Каскарино, Хаугтон, Чарлтон,
[108]
пиво потекло рекой.
Фиона вскоре потеряла нить разговора, да к тому же у нее разболелась голова.
— Барри, если ты меня любишь, — взмолилась она, — отпусти меня обратно в гостиницу. Я помню дорогу: прямо по улице Джованни, а потом налево, так что не волнуйся, я не заблужусь.
— А вот я запросто могу заблудиться.
— Ну, пожалуйста, Барри, я ведь не так много прошу!
— Барри! Барри! — скандировали его друзья.
— Ладно, — смилостивился он, — только будь очень осторожна.
— Хорошо. Я не буду запирать дверь в номер, — сказала девушка и чмокнула Барри в щеку.
На улицах ночного Рима было столь же безопасно, как и в ее родном Дублине. Счастливая, Фиона возвращалась в гостиницу, радуясь тому, что Барри нашел своих друзей. Они встретились совершенно обыденно и поначалу даже не могли вспомнить имен друг друга. Но, в конце концов, может быть, таковы все мужчины?
Фиона смотрела на окна домов, на каждом из которых выстроились горшки с геранью и другими комнатными цветами. Они выглядели гораздо ярче, чем в Ирландии. Впрочем, чему тут удивляться, под жарким итальянским солнцем любое растение будет цвести в десятки раз пышнее, чем на ее холодной родине.
