Эйдан Данн вошел в аудиторию четвертого класса. Ему пришлось стоять у двери не меньше трех минут, пока ученики, увидев его, не соизволили немного угомониться. Ему показалось, что за его спиной по коридору прошел старый директор школы мистер Уолш. Нет, вероятно, просто почудилось. Когда в твоем классе царит беспорядок, всегда кажется, что директор где-то поблизости, в этом признавались все учителя, с которыми ему приходилось иметь дело. Эйдан знал, что ему на этот счет тревожиться незачем. Директор достаточно ценил его, чтобы придираться из-за того, что ученики четвертого класса шумят сильнее обычного. Из всех учителей школы Маунтенвью Эйдан являлся наиболее ответственным, и это знали все.
В тот день мистер Уолш вызвал его в свой директорский кабинет. Он был из тех людей, которым непросто уходить на пенсию. И сегодня между ними впервые состоялся серьезный разговор.
— У нас с тобой, Эйдан, одинаковые взгляды на многие вещи.
— Надеюсь, что так и есть, мистер Уолш.
— Да, мы смотрим на мир с одной колокольни. Но этого недостаточно.
— Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
Эйдан говорил чистую правду. Он действительно не понимал, что это: философская дискуссия? Предупреждение? Упрек?
— Видишь ли, дело в системе. В том, как принимаются решения в Совете управляющих. Директор не имеет права голоса. Сидит там, как какой-нибудь проклятый евнух — по-другому и не назовешь!
— Права голоса? — переспросил Эйдан. Он уже догадался, о чем пойдет разговор, однако решил изобразить непонимание. Но его расчет оказался неверным, и раздражение директора еще сильнее возросло.
— Да будет тебе! Прекрасно ты понимаешь, о чем я говорю — о работе! Ра-бо-те!
— Н-ну, да… — Эйдан чувствовал себя полным дураком.
— Я не вхожу в число голосующих членов Совета. Не имею права слова. А если бы имел, то ты занял бы мое кресло еще в сентябре. Я, конечно, мог бы дать тебе несколько советов относительно того, как приструнить этих оболтусов из четвертого класса, однако главное для меня — другое. Я по-прежнему считаю тебя человеком с определенными принципами, который понимает, что необходимо для школы.
— Спасибо, мистер Уолш, мне очень приятно узнать, что вы обо мне такого мнения.
— Черт возьми, может, все-таки выслушаешь меня, прежде чем болтать… ерунду! Не за что меня благодарить. Я ничего не могу для тебя сделать, Эйдан, и именно это пытаюсь тебе втолковать.
Старик смотрел на Эйдана с неодобрением, словно на тупого первоклашку, и тот с грустью отметил про себя, что примерно таким же взглядом время от времени его награждает Нелл. Вот уже двадцать шесть лет, с тех пор как ему самому исполнилось двадцать три, он учит чужих детей, и надо же — не знает, как вести себя с человеком, который хочет ему помочь. Пока что он успел только вывести старого директора из себя.
Мистер Уолш не сводил с него пристального взгляда. Эйдану казалось, что старик читает каждую его мысль раньше, чем она успеет сформироваться у него в мозгу.
— Давай же, приятель, соберись! К чему этот подавленный вид? Может, я и не прав. Может, я вообще ошибаюсь сплошь и рядом. Я всего лишь старый мерин, которого отпускают на свободный выпас, и, наверное, мне просто хотелось подстраховаться на тот случай, если дела сложатся не в твою пользу.
Эйдан видел: директор уже жалеет, что вообще завел этот разговор.
— Нет-нет… Я вам крайне благодарен. То есть, я хотел сказать, что с вашей стороны очень великодушно сообщить мне о своей позиции во всем этом… В смысле… — Голос Эйдана надломился и умолк.
— Ты должен понимать, что это еще не конец света, если… ну, словом, если тебе не достанется эта должность.
— Да-да, вы абсолютно правы.
— Ведь ты же семейный человек, это компенсирует тебе… Дома проходит большая часть жизни, если, конечно, ты не женат на этой школе, как было у меня на протяжении стольких лет.
Мистер Уолш уже давно овдовел, единственный сын навещал его очень редко.
— Совершенно верно. Все именно так, как вы говорите… — промялил Эйдан.
— Но… — Теперь взгляд старика был добрым и заботливым.
— Вы правы, — медленно заговорил Эйдан, — это, конечно, не будет концом света, но, видимо, я думал… я надеялся, что это станет для меня началом чего-то нового, оживит все в моей жизни. Я не возражаю против сверхурочной работы, да и никогда не возражал. Я уже сейчас провожу в школе очень много времени. В чем-то я, как и вы, женат на Маунтенвью, понимаете?
— Я это знаю, — мягко проговорил мистер Уолш.
— Мне здесь никогда и ничто не казалось обузой. Я люблю свои классы, особенно Переходный, когда ребят можно хоть немного вытащить из их скорлупы, получше узнать их, заставить думать. Мне даже нравится проводить родительские собрания, которые ненавидят остальные учителя, поскольку я помню каждого мальчишку и девчонку в лицо… Мне нравится здесь все, кроме игр, в которые играют взрослые, интриг и подмигивания в борьбе за продвижение по службе.
Эйдан резко умолк. Он испугался, что его голос предательски задрожит, и, кроме того, понял, что его планы рухнули.
Мистер Уолш хранил молчание. За дверью стоял гул, которым обычно наполняется школа в половине пятого. В отдалении дребезжали велосипедные звонки, хлопали двери, кричали дети, бегущие к школьным автобусам. Вскоре зазвенят ведрами уборщицы, послышится шварканье швабр, а затем раздастся гудение электрополотера. Какими знакомыми, какими уютными были все эти звуки! И до последней минуты Эйдан не терял — пусть и призрачной — надежды на то, что всем этим будет руководить он.
— Полагаю, это будет Тони О'Брайен, — убитым тоном проговорил он.
— Да, похоже, именно он у них на примете. Пока ничего точно не известно и до следующей недели не выяснится, но его кандидатура обсуждается.
— Почему же так происходит? — От растерянности глаза Эйдана застлала пелена.
— Я тебя умоляю, Эйдан! Этого человека даже истинным католиком не назовешь. У него морали, что у мартовского кота. Он не любит школу, не заботится о ней так, как мы с тобой, но его считают человеком, идеально соответствующим нынешним временам. В суровые времена нужны суровые люди.
— Такие, например, которые способны до беспамятства избить восемнадцатилетнего парня, — напомнил Эйдан.
— Ну, видишь ли, все они считают, что тот парень продавал наркотики, а теперь он к школе и на пушечный выстрел не подойдет.
— Школой так управлять нельзя, — сказал Эйдан.
— Ты бы не смог, и я тоже, но наши времена прошли.
— Позвольте заметить, мистер Уолш, что вам шестьдесят пять лет. А мне всего сорок восемь, и я не считаю, что мое время прошло.
— И правильно делаешь, Эйдан! Именно об этом я тебе и твержу: у тебя чудесная жена и дочки, у тебя есть жизнь вне школьных стен. Ты должен опираться в первую очередь на все это. Не позволяй Маунтенвью сделаться твоей любовницей.
