Ускользая, счастье долго плакало:
Льдинки звезд шептались над Луной…
Стало легче. Федя словно вылил на бумагу переполнявшие его эмоции. Даже не перечитывая, что получилось, юноша сунул бумажку в карман, устроился поудобнее и наконец уснул.
На следующее утро Ариас был совершенно здоров, бодр и весел. Ребята с содроганием посматривали на поверженное тело Дэмиаля. Ариас, проникшись сочувствием, переместил темного ангела в его дом и уложил в восстановительную капсулу, хотя лечить соперника он не собирался: лишь так можно было выиграть время. Совесть нисколько не мучила Ариаса: он прекрасно знал, что Дэмиаль сам восстановится через несколько дней.
Пока Ариас возился со своим соперником, ребята насобирали сухих веток и принялись разводить костер, чтобы приготовить завтрак.
— Федя, зажигалку дай, — попросил Ян.
Федя принялся искать по карманам зажигалку и случайно выронил бумажку, на которой ночью записал стихотворение. Ирина ее быстро подняла:
— Что это?
Литвинов почему-то жутко смутился, но отбирать бумажку постеснялся. Ириша взглянула на текст:
— Стихи?
— Да так это… просто…
— Можно я прочитаю?
Феде очень хотелось сказать «нет», но, видя неподдельное любопытство Рашевской, он не смог ей отказать и утвердительно кивнул.
Прочитав стихотворение, Ирина устремила на Федю какой-то совершенно новый, еще незнакомый ему взгляд.
— Очень красиво. Федя, ты… — девушка никак не могла подобрать нужных слов и просто его поцеловала.
Она еще раз перечитала текст.
— Скажи, почему ты так закончил его?
— Как? — Федя уже не помнил само стихотворение, не то что конец.
– Ускользая, счастье долго плакало:
Льдинки звезд шептались над Луной… — прочитала вслух Ирина.
Федя задумался. И правда, конец какой-то… Он вспомнил, как этой ночью тяжело, нехорошо было у него на душе, мучили неясные предчувствия и все это безнадежно тонуло в волнах пылкой любви и нежности…
— Ты знаешь, я о смысле вообще не думал, — искренне ответил он. — У меня всегда так. Стихи — они как музыка, сами как-то в голове появляются… или в сердце… Не знаю. Я просто это записываю.
Обоим стало не по себе. В свете только что сказанного, последние строки невольно трансформировались в зловещее предсказание, не сулившее ничего хорошего. Они одновременно это почувствовали, посмотрели друг на друга. Ириша обняла Федю, прижалась к нему.
— Я не смогу жить без тебя, — тихо произнесла девушка.
— Не говори так… Давай оторвем эти строчки и выбросим! И все будет хорошо. Все будет хорошо, ты слышишь меня?!
— Да.
Федя оторвал от бумажки последние строки и сжег, однако где-то глубоко внутри все же осталась неясная тревога.
Долго ехали по полям. Изредка мелькали небольшие пролески.
— Ариас, скажите, — нарушила молчание Ириша, — получается, мы действительно рождаемся на Земле не один раз?
Ариас улыбнулся:
— Да. Вот Феде в Игре удалось прожить даже кусочек одной из своих прошлых жизней.
Федя удивленно посмотрел на ангела:
— Так это действительно было на самом деле?!
— Ты же сам знаешь, — ответил Ариас, — ведь так?
— Но…
— Но доводы рассудка мешают в это поверить.
— Да, — согласился Литвинов.
— Федя, расскажи! Пожалуйста… — нетерпеливо перебила Ирина.
Федя подробно рассказал тот эпизод Игры: как они целовались в комнате восемнадцатого века, как говорили по-французски, как вбежал ее муж, похожий на Бочкова, как Федя с ним сражался и как жутко все это закончилось. Рашевская слушала, затаив дыхание.
— Почему ты мне об этом не рассказывал? — спросила она прерывающимся от волнения голосом.
— Не знаю… как-то… Ты знаешь, это настолько было реально… Я потом… — Федя прервался на полуслове.
— Что потом?
— Я потом еще раз взял эту куклу.
— Зачем?
— Еще раз хотел тебя поцеловать…
Рашевская покрылась румянцем.
— Только я попал в другой эпизод, но в той же жизни.
Федя в красках рассказал продолжение.
— Ничего себе… — Ирина задумалась. — Помнишь, ты рассказывал, как мы с тобой в первый раз встретились, на площади Вогезов?
— Ты ж это не помнишь, — усмехнулся Федя.
— Какая разница… Просто… там же… и зонтик этот фиолетовый…
— Я тогда сразу это понял и очень долго об этом думал.
Минут пять молчали.
— Ариас, тогда получается, что люди встречаются друг с другом в разных жизнях? — спросила Ирина.
— Ты сама уже все сказала, — ответил ангел.
— А… а то, что было в одной жизни, может повториться в другой?
— Истории вообще часто повторяются… — задумчиво проговорил Ариас.
Ирина отвернулась к окну. В ее глазах застыли слезы.
— Что с тобой? — Федя погладил девушку по щеке.
— Ты же сам сказал… что тебя… — Рашевская не могла вслух произнести слово «убили», будто оно могло накликать беду.
Литвинов задумался.
— Ты знаешь, я еще потом понял, — сказал он медленно, точно сомневаясь, действительно ли стоит об этом говорить, — именно в том месте, где он меня проткнул шпагой, у меня родимое пятно.
— Покажи.
Федя расстегнул рубашку. Ирина в ужасе провела рукой по его груди, по темному пятнышку размером с копейку. От прикосновения нежной руки в организме Феди запустились мощные неконтролируемые процессы. Он быстро взглянул на Рашевскую и, в растерянности, тут же опустил глаза, пытаясь справиться с физиологией.
Ариас, словно оправдываясь, мрачно произнес:
— В жизни есть много предопределенных вещей, но все можно изменить. Всегда есть выбор.
Ирина остановила на ангеле долгий и внимательный взгляд. Ариас с трудом это выдержал и с облегчением вздохнул, когда девушка отвернулась.
Феде стало не по себе. Возникло ощущение, будто ему зачитали приговор. Он отогнал от себя эту мысль, но где-то в области сердца осталось смутное беспокойство.
— Ариас… — Литвинов на мгновение задумался, подбирая нужные слова, — а когда человек умирает, что с ним происходит потом?
— Федя, вы все здесь и так уже знаете намного больше, чем должны знать. Перед рождением человеческая душа проходит сквозь Стену забвения, и это не случайно, это часть Закона. Не заставляйте меня его нарушать, не спрашивайте больше ни о чем.
