Горхада еще набрала высоту — стало очень холодно. Рашевская сейчас была в самом выгодном положении: с одной стороны ее грела теплая шерсть, с другой — Федя, который крепко ее держал. У нее только сильно замерзли ноги.
Литвинов, тесно прижавшись к Ирине, упирался коленями в мягкое туловище горхады. До онемения в пальцах, он сжимал грязные комки шерсти: ведь нужно было держаться за двоих. И все же, мозг периодически отказывал: горхада ритмично двигалась, а они с Рашевской сейчас были так близко… Ирина, каждой своей клеточкой чувствуя все, что с ним происходит, даже не пыталась разобраться в своих ощущениях. Она чувствовала, как Федя дрожал от холода, как его вздувшиеся мышцы сводило от напряжения, и это напряжение было почему-то таким волнующе приятным… Его прерывающееся дыхание легко касалось ее шеи, чуть ниже уха. Ирина снова ощутила приятное покалывание в позвоночнике и вдруг почувствовала за ухом нежный и страстный поцелуй… Любовь победила страх. Федя прижался лбом к затылку Рашевской, судорожно вдохнув воздух… Она осознала: держаться и держать ее сейчас, при всех титанических усилиях, ему было намного легче, чем просто владеть собой… Эта мысль отразилась на ее испуганном лице едва заметной улыбкой. Она знала: они еще слишком юны и границы все же пока необходимы. Однако эти границы только усиливали желание. Она вдруг вспомнила Бочкова, его наглые приставания, вызывавшие у нее беспредельное отвращение… То, что тогда казалось грязным и непристойным, с Федей обрело облик чистой, недосягаемо возвышенной тайны… И сейчас, лежа в клоках отвратительной вонючей шерсти безобразного монстра, испуганная, голодная, уставшая, замерзшая, в грязной, мокрой до нитки одежде, Ирина… поняла, что счастлива.
Полет продолжался мучительно долго, особенно для Яна. Сколько прошло времени на самом деле, сложно было сказать. Ведь каждая минута тянулась как час. Держаться становилось все тяжелее: и у Феди, и у Яна ладони, стертые до крови, жгло огнем, руки онемели до такой степени, что парни их уже почти не чувствовали. Одежда, насквозь мокрая от дождя, покрылась тонкой коркой льда. У всех троих от холода зуб на зуб не попадал.
Наконец горхада опустилась вниз, села у подножия огромной горы с белоснежной вершиной. С трудом оторвав от слипшейся шерсти окоченевшие пальцы, ребята сползли на землю.
Ян наставил на монстра пистолет и, пытаясь четко произносить слова, едва смог выговорить посиневшими губами:
— Молодец, п-птичка. С-спасибо за доставку. Слушай последний… п-п-приказ. Ты летишь… вон в ту сторону, прямо и долго. Я буду следить за полетом, пока не исчезнешь из виду. Если куда-то повернешь, я стреляю. Все поняла?
С обиженным криком горхада полетела туда, куда указал ей Ян. Тот же, бледный, замерзший, сел на землю, сотрясаясь от беззвучного смеха.
— Ян, ты… — у Феди не было слов, чтобы выразить другу все восхищение и благодарность.
Ян махнул на него рукой, задыхаясь от хохота:
— Пистолет… пистолет не заряжен… У меня патроны кончились…
Ребята как смогли быстро обломали сухой куст, развели костер. Долго грелись, не говоря ни слова.
Ветки закончились, костер, ничем не подпитываемый, догорел. Подростки еще какое-то время просто сидели молча. В воздухе тихо таял дым от догорающих углей.
Федя взглянул на гору и отметил про себя ее необычную форму, напоминающую ровную правильную пирамиду. Белоснежная вершина неприступной громады утопала в облаках. Вокруг расстилался величественный и спокойный горный пейзаж, достойный кисти Рериха. Федя долго не мог понять, что не так, а потом… услышал тишину: абсолютную, глубокую, наполненную неким изначальным смыслом, невозмутимую, как безмятежно ровная гладь озера, как ум, полностью освобожденный от мыслей и погруженный в состояние глубокой медитации… Казалось, эта тишина — колыбель рождения звука, как такового, то самое ничто и в то же время нечто, из которого происходит все сущее.
Время здесь словно умерло. Здесь жила вечность.
Ребята, притихшие, придавленные негласной значимостью этого места, осмотрелись вокруг: ни тропинки, ни намека, в какую сторону двигаться.
— Ну и? — нарушил молчание Ян.
Федя протянул руку к барсетке, чтобы достать шар…
— Смотрите! — Ириша указала на живописную зеленую лужайку. По ней шла или, вернее сказать, парила невысоко над землей маленькая девочка лет пяти в блестящем, воздушном белом платье. Ребята завороженно замерли, наблюдая за маленьким чудом.
— Явление ангела народу, — сострил Ян, но никто не засмеялся: настолько чистым и прекрасным было видение.
Девочка приблизилась к ребятам, раздался искрящийся детский смех. Малышка лукаво улыбнулась, подлетела к Феде, заглянула ему в глаза, немного отдалилась и поманила его рукой. Ребята переглянулись. Федя, интуитивно ощущая, что это и есть проводник, послушно пошел за девочкой. Ирина с Яном направились следом.
Дорога поднималась в гору все выше и выше, ребятам приходилось уже карабкаться по скале. Девочка не торопила их, терпеливо ожидая, подстраиваясь под их возможность передвигаться.
— Федя, ты уверен, что это не ловушка?
— Не знаю, Ян… Я здесь вообще ни в чем не уверен. Ирин, давай руку! Иди вперед, я тебя подстрахую…
Спустя некоторое время дружно остановились передохнуть. Рашевская невольно посмотрела вниз и, побледнев, вцепилась в камни.
— М-да, мы достигли весьма высокого положения, — заметил Шабуров.
Федя прижался лбом к скале. Только не смотреть… Девочка тихонько потянула его за руку.
— Сейчас, подожди минуту, пожалуйста… — попросил он.
Малышка снова настойчиво потянула его за рукав и указала на небольшую ровную площадку, располагавшуюся чуть выше. Ян это заметил:
— Давайте еще немного, — подбодрил он друзей. — Думаю, там — уже все.
Наконец добрались до площадки. В массиве скалы вытягивалась вверх метра на три стальная дверь внушительных размеров: без замков, без ручек — просто идеально гладкая поверхность. Федя не удержался и достал шар. Девочка с укором взглянула на юношу, но не произнесла ни слова. Стрелка отчетливо указала на дверь. Федя с Яном, как по команде, начали искать возможность открыть вход. Раздался неудержимый серебристый смех. Ребята повернулись к девочке, а она достала из кармашка небольшой вытянутый флакончик и выдула стайку мыльных пузырей. Пузыри подлетели к стальному пласту, лопнули, едва его коснувшись. Ровные створки бесшумно раздвинулись, и перед изумленными взорами подростков открылся большой темный коридор, уходящий глубоко в гору. Вдоль стен коридора располагалось множество дверей, совершенно одинаковых на вид. Ребята переглянулись, вошли внутрь. За их спинами продолжал разливаться заразительный хохот ребенка. Федя обернулся: девочка, прощаясь, весело махала им рукой.
— Спасибо! — крикнул ей Федя.
Малышка невинно улыбнулась в ответ, хлопнула в ладошки, и дверь за спинами ребят моментально закрылась. Всем стало не по себе.
