Непривычно сильное волнение поднялось внутри. «Он уже встал на этот путь». А если путь и есть Игра? Если они с Дэмиалем что-то не учли, упустили? Они всего лишь студенты, все законы и связи им не раскрыты, а их власть пока крайне ограничена…
Рядом бесшумно опустился Дэмиаль:
— Ты перешел на темную сторону? Где твое сияние?
— Дэмиаль… послушай, — Ариас раскрыл ладони.
Голограмма ожила, снова прозвучало пророчество.
— Что это? — Дэмиаль удивленно смотрел на светлого ангела.
— Золотые пластины. Мальчик нашел их, и, боюсь, пророчество относится именно к нему.
— Пластины?! Ничего себе… Дай еще раз послушать.
Ариас снова включил запись. Дэмиаль задумался.
— Ты полагаешь, это связано с Игрой? — спросил он наконец.
— А если так?!
— Не знаю… Нет, только не Игра. Полный бред. Наверное, предсказание касается его дальнейшей судьбы…
После инцидента на экскурсии главной задачей Феди стало поменьше сталкиваться с Олегом. На террасе он больше не появлялся и один уходил в самый конец общего пляжа, где и просиживал целый день, наслаждаясь последними днями отдыха, упиваясь морем и солнцем.
Литвинов загорел как негр. Светлые, еще вдобавок выгоревшие на солнце кудри, в сочетании со смуглой кожей и черными, как уголь, глазами, смотрелись весьма странно и экзотично. Наташа не могла смотреть на сына без улыбки.
Два дня промелькнули незаметно. Вечером, накупавшись до посинения, Федя лежал на шезлонге, рассматривая легкие белесые облака, словно нарисованные гигантской кистью на бесконечно глубоком небе. Юноша с тоской думал о том, что пора уезжать и прекрасная сказка подходит к концу. Он с жадностью вдыхал теплый южный воздух, наполненный пьянящими ароматами сосен, цветов и моря, и в голове невольно включался таймер: «Остались последние десять часов счастья». И скоро будет девять часов, восемь, семь…
— Федя, привет! — радостный голос Рашевской в секунду вывел его из задумчивости. — Ты где пропадаешь? Тебя совсем не видно.
В панике, Литвинов быстро сел, внутри все взорвалось от волнения:
— Привет…
— Что на террасе не появляешься? Там же намного лучше, чем здесь.
— Просто… не знаю… Один хочу побыть, без родителей… — ответил Федя, не зная, куда девать взгляд, который, как магнитом, автоматически притягивало к верхней части бирюзового купальника, едва прикрытого легким парео.
— Хороший отель, правда?
— Да, мне очень здесь понравилось.
— Мы, наверное, в следующем году снова сюда поедем. Папа говорит, что он давно уже так хорошо не отдыхал.
Едва начавшийся разговор прервал чей-то голос:
— Irina!
[18]
Рашевская обернулась, радостно помахала кому-то рукой. Федя повернул голову. По направлению к ним с Ириной шел красивый, высокий, черноволосый парень лет девятнадцати. Литвинова передернуло. Кровь прилила к голове, в висках застучало. Рашевская же, едва взглянув на Федю, небрежно бросила ему:
— Федя, ты извини… Пока…
— Пока, — мрачно резюмировал юноша.
Ирина быстрым шагом направилась к высокому парню:
— Ben! Hello!
[19]
Тот трепетно обнял девушку за талию, непростительно нежно поцеловал ее в щеку, взял за руку и утянул за собой по берегу моря.
Федя откинулся на шезлонг. Бездонное синее небо стало чужим и далеким, юноша уже не видел его красоты. Настроение было безнадежно испорчено.
Это была последняя их встреча с Рашевской в Турции.
Весь следующий день провели в дороге. Долетели хорошо и спокойно, только долго стояли на таможне. В аэропорту встретил водитель, вещи погрузили в джип, поехали домой. На улице было холодно, шел проливной дождь. Федя смотрел в окно на грязные, залитые дождем улицы, и так тоскливо стало на душе, так захотелось вернуться обратно к теплу, морю и солнцу… Теперь это казалось далеким, призрачным и недостижимым счастьем. Юноша прижался лбом к стеклу. Ян сейчас еще в Испании, через неделю только приедет… Вот тоска!
— Что грустишь? — Наташе и самой было не весело.
— Обратно хочу. Еще и погода такая мерзкая.
— Ну… Я тоже хочу. Но все в жизни когда-то заканчивается.
Федя не ответил. Говорить не хотелось, и разговор, исчерпав себя, сошел на нет.
Дома, не зная, чем себя занять, Федя лежал на диване и тупо смотрел в потолок, перебирая в памяти море событий, произошедших с ним в Турции. Думал, что это, наверное, была лучшая поездка в его жизни. Вспоминал Лейлу, как с ней было легко и здорово, их долгие ночные прогулки, поцелуи при луне… Но тут перед глазами, словно навязчивая тень, всплывал образ Рашевской, ее точеная фигурка то в белоснежном, то в бирюзовом купальнике, влажные волосы, небрежно рассыпанные по плечам… тот парень, с которым она ушла во время их последней встречи… Федя с раздражением прогнал эту мысль. Вспомнились золотые пластины. Как-то странно все. Ненормально. Кстати, карта памяти ведь осталась!
Федя вскочил с дивана, достал маленькую карту из неразобранного чемодана, нашел в ящике стола кардридер, подключил к компьютеру. Нашел фотографии, которые он сделал в гроте, перед тем как камера сломалась. Федя вгляделся в снимок, и его лоб покрылся холодным потом. На фотографии вокруг грота светилось большое пятно. И пятно определенно имело форму того же загадочного знака. Литвинов наскоро пролистал снимки, сделанные в этом странном месте. Светящееся пятно было на всех фото: где-то оно виднелось очень четко, где-то — расплывчато и неясно, но оно было.
Федя, в волнении, выбежал из комнаты, заглянул к матери:
— Мам, пойдем со мной на минутку, я тебе кое-что покажу.
Наташа нехотя поднялась из плена мягких складок уютного кресла. Вошли к Феде.
— Ну что там у тебя? — Наташе не терпелось вернуться в блаженное состояние отдыха.
— Там фотограф… — подросток прервался на полуслове. Ноутбук был закрыт.
— Что за фигня… — пробормотал Литвинов. — Подожди секунду.
Федя быстро включил ноутбук, снова открыл карту памяти. Все фотографии, сделанные в гроте, исчезли. Ни одной. Остальные снимки на месте, а эти — будто их и не было. Юноша побледнел.
— Федя, что с тобой?
— Ничего… Мам, никто же не мог сейчас ко мне в комнату зайти, пока я к тебе ходил?
— А что такое?
— Ну, с карты исчезли те снимки, которые я хотел тебе показать.
— Не говори глупости. Как они могли исчезнуть?
