Бочков невольно улыбнулся:
— Любовь и ненависть — чувства разные.
— А говорят, от любви до ненависти один шаг.
— Дураки говорят, — Костя отвел взгляд в сторону.
Рашевская, стараясь не упустить нить разговора, продолжила:
— Ну скажи, мне правда интересно. Ведь ты это сделал?
— Почему ты вообще думаешь, что это я?
— Я ж не слепая. То, как вы с Литвиновым друг к другу относитесь, сложно не заметить.
Бочков совсем растерялся, промолчал. Федя с Яном напряженно ждали.
— Все ясно, ты мне не доверяешь, — пустила в ход последнее средство Рашевская.
— Ирин, что ты хочешь от меня услышать? — Костя откинулся на спинку стула.
— Правду. Я ведь вижу, ты не договариваешь.
— И тебе всегда так важно знать правду?
— Теперь действительно важно.
— Ну хорошо, — Бочков решился. — Да, это я ему подкинул. И нисколько об этом не жалею.
Девушка опустила глаза. Значит…
— Я думаю, лишним будет просить тебя, чтобы ты никому про это не говорила, — продолжил Костик.
— Я ж не совсем еще…
Наступила неловкая пауза. Рашевская едва сдерживала гнев, непроизвольно вспыхнувший в груди.
— Зря я тебе сказал, — осознал ситуацию Бочков.
— Наоборот, — Ирина наконец справилась с собой, — я оценила.
Юноша криво улыбнулся:
— Какая-то многозначная фраза.
— А я в хорошем смысле.
Помолчали.
— Костя, а если бы Литвинова тогда посадили? Это ведь серьезно. Вот мне интересно, что бы ты тогда чувствовал?
— Прости, но ничего, кроме радости.
— Что он тебе сделал? Ну как можно так ненавидеть друг друга?
— Да просто он козел. Придурок, — раздраженно ответил Бочков. — И вообще…
— Костя перевел дыхание. — Скажи, а почему ты на меня подумала? Ведь это действительно могли быть его наркотики.
— Литвинов слишком правильный. У него на лице написано, что он к наркотикам никогда не прикоснется. Да я и сама такая. Никогда не пробовала и не собираюсь.
— Я тоже не самоубийца.
— А где тогда взял?
— Да есть у меня парни знакомые. Они мне много раз попробовать предлагали, я только все не велся. А тут вот пришлось разориться.
Ян с Федей довольно переглянулись: компромата более чем достаточно. Друзья принялись за мороженое. Рашевская с Бочковым еще долго щебетали ни о чем.
Начался концерт. Зал был небольшой, колонки мощные, поначалу звук просто оглушил.
— Может, смоемся потихоньку?! — прокричал Федя Яну в ухо.
— Чё?!
— Пошли уже!!!
— Заметят!!! Давай потом!!!
Звук постепенно отрегулировали, все потихоньку поднимались со своих мест и шли танцевать на площадку перед сценой. Народу на площадке становилось все больше, столики пустели. Вдруг к столику, за которым сидели Федя с Яном, подошел высокий, довольно симпатичный парень. Как раз начинался медленный танец. Парень слегка наклонился к Феде:
— Можно тебя пригласить?
— Чего?! — от неожиданности Федя забыл о том, что он в данный момент девочка и у девочки голос должен быть «малость» повыше. Благо, за громкой музыкой было не так слышно. Ян, давясь от хохота, сильно пнул его под столом. Федя быстро сориентировался. Как смог высоко, пропищал:
— Извини, я не танцую, нога болит.
— Тогда можно мы с другом к вам за столик подсядем? — парень попался упорный.
— Нет!!! Просто мы… мы уже уходим… Извини, я… меня тошнит!
— Ну ладно, извини, — парень, расстроенный, отошел.
— Пошли отсюда!!! — яростно прошипел Федя Яну в ухо. Тот кивнул, весь красный от смеха.
Поднялись из-за столика. Литвинов подвернул ногу и растянулся на полу. Ладно еще, что за громкой музыкой и общим весельем мало кто это заметил. Стали пробираться к выходу. Федя заметно хромал. Пройдя полдороги, вспомнил:
— Сумочка!!! Ян!
За суматохой они забыли сумочку на стуле.
— Стой здесь, я сейчас! — Ян быстро начал пробираться обратно.
Зазвучал еще один медленный танец. Федя стоял, смотрел на танцующих, и тут его словно кипятком ошпарило: Рашевская танцевала с Бочковым. Тот нежно прижимал ее к себе, руки гладили ее спину, опускаясь все ниже… Наклонился, что-то ей шепчет, тихонько целует ухо… Щека касается ее щеки… Боже, какая пытка! Разве стоила эта дурацкая запись такой цены?!
— Федя, все нормально, пошли, — Ян вернулся, крепко сжимая сумочку. Литвинов не шелохнулся.
— Эй, ты меня слышишь? — Шабуров пихнул его в бок.
— Что? А, да, пойдем…
Ян проследил взглядом в направлении, от которого не мог оторваться Федя:
— Понятно. Ну и что теперь?
— Идем.
Молча вышли. Федя, в ярости, снял туфли, пошел босиком.
— Да успокойся ты! Ты же сам видел, как ее эта история задела, — попытался разрядить обстановку Ян. — Она просто сейчас до конца роль играет. По нашей же просьбе.
— Вот именно. Помолчи, Ян, и так уже…
Закрывшись с головой одеялом, терзаясь бешеной ревностью, Федя не мог уснуть до утра. Как же он ненавидел сейчас Бочкова! Несмотря на то что Рашевская раньше тоже встречалась с Костей, почему-то именно сегодняшний вечер совершенно вывел Федю из себя. У него перед глазами стояла картина: она так близко, так… С этим придурком! С этим дебилом, идиотом!!! Желание набить Костику морду росло с каждой секундой. Литвинов едва сдерживался, чтобы не побежать в соседнюю комнату, куда тот уже, наверное, вернулся. Или… не вернулся?!! Еще… О Боже!!! Воображение рисовало немыслимые картины. Ярко, как в кино, представлялось: Бочков нежно обнимал Рашевскую и страстно целовал ее в губы… Внутри у Литвинова все сгорало в адском пламени. Он вскочил с кровати, быстрым шагом дошел до душа, сунул голову под холодную воду. Вернулся. Не вытираясь, бухнулся на кровать.
Ян немного приподнялся:
— Федька, прекрати ты уже мучиться! Спи давай.
— Сам спи. Отстань от меня, — огрызнулся Литвинов.
Шабуров обиженно повернулся к стене. Федя пробормотал:
— Ян, извини. Просто мне, правда, очень плохо.
Ян не придумал, что сказать в ответ, промолчал.
Федя заснул уже под утро, и в течение всего остатка этой трудной ночи ему снился один и тот же сон. Бочков танцует с Рашевской, обнимает ее, целует… Федю отделяет от парочки чрезвычайно прочное, плотное стекло. Юноша, в ярости, пытается его разбить всем, что попадает под руку. Результат — нулевой: ни одной царапины, ни одной трещины… Федя хочет найти дверь, выход… но его нет. Нигде. Стекло бесконечно. Бочков прижимает Ирину еще ближе. Не-е-е-ет!!! Федя бьет стекло кулаками, разбивает в кровь руки, но ничего не меняется… Юноша просыпается… Тяжелые веки снова опускаются, и все начинается сначала…
