Главное, как бы Эдану поделикатнее сообщить, что его дело, похоже, зашло в тупик и теперь нужно срочно придумывать себе какую-нибудь благородную миссию. Хотя придумывай не придумывай, конец-то все равно один…
Женщина прекрасна всегда, как бы она ни выглядела и где бы ни находилась. А когда рядом есть мужчина, который не сводит с нее глаз, значит, женщина прекрасна, даже если перед этим она сломя голову бегала по старому кладбищу! К такому странному выводу Арьята пришла, заглянув в комнату, где они расположились на ночлег. Шири, сидя в кресле, не сводил глаз с лежащей на кровати заклинательницы. Усталое, заострившееся лицо девушки прибрело какое-то умоляющее выражение, короткие черные волосы спутанной копной разметались на подушке, а под боком успокаивающе урчал пушистый черно-белый комочек. Было чему умилиться… или посочувствовать.
– Ой, какой симпатяшка… – заулыбалась Смерть, разглядев котенка.
– Это кошка, – мрачно ответил Шири.
– Да вижу, что не хомячок.
– Кошка в смысле «не кот».
– А, – многозначительно протянула Арьята. – И чего?
– Нашего малолетнего полку прибыло, – криво усмехнулся одноглазый. – Похоже, великая и могучая чародейка обзавелась собственным фамилиаром
[16]
. О-хе-хе, – Шири нервно хихикнул, – шайтан вас всех забери, какой-то крестовый поход детей, ей-богу!
– Поговорим? – Менестрель сделала приглашающий жест в сторону двери. Поводырь молча кивнул и вышел в коридор.
– Что понадобилось от тебя младшей норне в этот раз? – тихо спросил он, спускаясь в зал.
– Хотела узнать, не причастна ли я к тому, что ее зеркало замутилось, – хмыкнула Смерть. – А я в свою очередь попросила помочь Эдану. Безрезультатно… Получила лишь смутные указания…
Шири вытянулся на лавке, устроив голову на коленях своей верной подруги. Арьята, выудив из кармана гребень, расчесывала светлые густые волосы. Поводырь молчал. Этот разговор был не первым, и он прекрасно знал все, что сейчас будет сказано. Да, этот долг он придумал сам. Но по-другому он просто не мог: для того чтобы продолжать жить (а жить ли?), ему нужен хоть какой-то предлог. А защищать пусть даже такое невероятное существо, как Смерть, предлог ничем не хуже других… И daeni тоже это знала. Отвлекшись от собственных невеселых мыслей, Шири различил, как Арьята напевает себе под нос:
Признаваться в ошибках нам сложно,
Лучше в бедах кого-то винить.
Оттого, что должно и что должно, —
Не всегда нам дано различить.
И себя бы корить, да что толку?
Долг велик, и не счесть платежей.
Разобьем витражи на осколки,
Да наточим побольше ножей.
Нам бы крылья, и мы бы летали,
Только знаем привычный конец.
Ведь нет средства прекраснее стали
От разбитых долгами сердец…
– Daeni, – простонал Поводырь. – Не надо… в моем сердце и так торчит стилет…
– Хочешь получить еще один? – с напором спросила Смерть, показывая, что шутить не намерена.
– Нет, daeni, нет…
И в этом «нет» Арьята уловила те нотки решительности, которые раньше не проскальзывали в голосе верного Поводыря, когда они в очередной раз касались этого разговора. Менестрель грустно улыбнулась. Похоже, упрямец наконец-то ее услышал…
Глава 2
Разлапистая кленовая ветка, повинуясь порывам налетевшего ветра, с усердием нищего, выпрашивающего подаяние, скреблась в высокое стрельчатое окно. Резные зеленые листья просительно шелестели в такт ветру. Солнце, по-прежнему яркое и жаркое, то сверкало во всей красе, то стыдливо прикрывалось очередной белой тучкой, гонимой по небу. Кристоф Тарница неотрывно смотрел в окно, будто пытаясь впитать все эти яркие краски, которых он не видел столько дней. Сильные пальцы, пусть и истончившиеся за время болезни, перебирали складки одеяла. От мастера Эмерта, целителя, он узнал, что отец вновь повздорил с Эданом и юноша куда-то исчез. Что же, это закономерно, поэтому отец рвал и метал, а после кинулся в погоню. Кристоф задумчиво потер подбородок. Господи, как же это ему надоело! Столько лет одно и то же! Пора бы наконец прекратить сей глупый жестокий фарс. Стоило ли придавать значение словам какой-то нищенки, напророчившей невесть чего, лишь бы получить жалкий грош на кусок хлеба? Сам Кристоф относился к младшему брату если не дружелюбно, то хотя бы без злости и презрения. И в последнее время все чаще ссорился с отцом из-за своей доброты. Барон Йожеф Тарница, склочный, властный человек тяжелого нрава, не без прискорбия отмечал, что столь любимый старший сын характером удался не в него, а в покойницу-мать. Рассудительный спокойный Кристоф не терпел несправедливости, проявлявшейся в отношении к младшему брату, то и дело вступаясь за него.
– Милсдарь Эмерт, – окликнул он стоявшего у окна целителя.
– Да, господин, – услужливо поклонился тот.
– Отправьте человека к отцу. Пусть передаст, что со мной все нормально и я хочу его видеть. Это срочно.
– Из-за господина Эдана?
– Из-за Эдана тоже.
Целитель молча кивнул и вышел из комнаты, а Кристоф вновь прикипел взглядом к сверкавшему красками окну, обдумывая, что он скажет отцу при встрече, дабы раз и навсегда расставить точки над і. Как бы то ни было, но измываться над Эданом он больше не позволит…
* * *
Славно просыпаться под тихий шелест дождя за окном, когда легкие капли мерным стуком баюкают вас в утренней неге. Славно просыпаться от нежного прикосновения губ к вашей щеке, и не менее чудесно – от звука тихого любимого голоса, зовущего покинуть вас объятия морфея и нырнуть в объятия кого-нибудь более материального. Так вот, столь же гадко просыпаться от дурных воплей над ухом, когда ваши товарищи по походу решили вдруг прояснить отношение к этому грешному миру и тщетно пытаются прийти хоть к какому-то знаменателю!
– Daeni, пусти меня, – ревел Поводырь, тщетно пытаясь отцепить намертво прилепившуюся к нему девчонку, – я ее убью!
– Арьята, пусти его! Я сейчас его на головешки испепелю! – верещала Иленка, пытаясь прорваться к объекту испепеления.
Эдан сонно щурился на разошедшихся товарищей. Что-то такое он пропустил… В Шири полетела подушка, но тот успел уклониться, и мягкий снаряд шлепнулся на постель Эдана.
– Арьята, да пусти ты их, пусть не орут, спать же невозможно! – недовольно встрял юноша, подгребая новоприбывшую подушку к себе.
– А ты вообще молчи, немочь! – удивительно единодушно откликнулись идеологические противники.
