Время перевалило за полночь, когда в дверь Арьятиной комнаты осторожно поскреблись. Менестрель отложила гитару, в обнимку с которой просидела уже больше часа, тщетно пытаясь напеть себе колыбельную. Из-под пальцев выходило что угодно, вплоть до похабных кабацких песен, но только не убаюкивающий напев, призванный умиротворить и успокоить. Девочка распахнула створку и недоуменно уставилась на Эдана.
– Ты чего не спишь?
– Да не спится почему-то, – уныло откликнулся тот, – неуютно как-то…
– Страшно, холодно и одиноко? – полунасмешливо спросила Арьята, коснувшись его лба. Жара, кажется, не было, и это уже хорошо.
Юноша кивнул, не обратив внимания на иронию в голосе менестрельки.
– Ну идем, посижу с тобой, – вздохнула она, подхватывая гитару, в надежде, что, может, хотя бы сейчас на нее снизойдет колыбельное вдохновение.
Окно в комнате Эдана оказалось распахнуто, беспрепятственно впуская ночной прохладный воздух. Шири куда-то пропал. И Арьята здраво решила, что спрашивать у Эдана, куда именно делся Поводырь, не стоит – вряд ли тот счел нужным ставить юношу в известность о своих планах.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая едва слышным мелодичным звоном и шелестом листвы за окном. Смерть сидела на подоконнике, задумчиво пощипывая струну, и пытаясь извлечь лишь одной ей ведомый звук. Эдан расслабленно вытянулся на кровати, вглядываясь в сгустившуюся под потолком темноту.
– Ты еще не придумал достойный повод для нашего сотрудничества? – вальяжно осведомилась Арьята, решив, что раз уж их одолела бессонница, то нужно извлечь из оной хоть какую-то пользу, помимо медитации на потолок.
Паренек вздрогнул от неожиданности. Признаваться, что он напрочь забыл о сем прискорбном факте, было стыдно. Он принялся лихорадочно ловить разбредшиеся по голове мысли в надежде ухватить за хвост что-нибудь стоящее.
– Эдан, – продолжила девчонка, так и не дождавшись хоть какого-нибудь ответа, – с каждым днем времени остается все меньше. Мне бы не хотелось, чтобы жизнь твоя прервалась сейчас или, хуже того, чтобы ты пополнил немногочисленную братию моих Поводырей. Поверь, ничего хорошего в этой службе нет. Каждый, кто решил остаться со мной, несет свой крест, ибо они сами по доброй воле выбрали себе наказание. И если бы нашелся человек, согласный выкупить тебя, пожертвовав любым исконным правом
[24]
, я бы с радостью согласилась.
– Я не вещь, чтобы меня продавали! – вскрикнул Эдан. – Да, я не великий храбрец, а иногда попросту тряпка! Но я живой человек! Вы стали первыми, кто отнесся ко мне как к человеку, Арьята. Да, пусть Иленка все время ворчит и насмешничает, а Шири откровенно считает меня трусом и размазней, но это лучше, чем было до знакомства с вами… И лучше я умру, чем вернусь к прошлой жизни!
Смерть задумчиво смотрела на юношу: эк его прорвало-то… Вот и думай после этого, а такой ли он заурядный смертный, как показалось сначала? Или это окружение на него так позитивно влияет?
– Успокойся, – откликнулась она. – Я говорила о выкупе, а не о продаже. Я не могу отпустить тебя просто так. Заключая договор, ты добровольно отказался от всех исконных прав. И получить их назад можно только единственным способом – если найдется смельчак, который обменяет одно из своих прав на тебя. Правда, на моей памяти на подобное решились лишь однажды, и хлопот впоследствии мне это доставило преизрядно… Поэтому тебе подобный вариант решения проблемы не грозит, а жаль…
На несколько минут в комнате воцарилось молчание. Арьята вновь сосредоточилась на гитаре, попеременно извлекая из оной какие-то минорно-мажорные звуки. Ей не давал покоя ответ, услышанный от Сына Зари.
…Зачем богам неудачники? – Чтобы доказать, что они боги…
Что вечный пленник хотел этим сказать? Зачем богам что-то доказывать? Струны под пальцами болезненно тренькнули.
«Не доказывать – создавать! – осенило Арьяту. – А Стихии не могут ничего создать, пока что-то не будет разрушено. Причем не просто разрушено, а разрушено. Полностью, глобально, с судьбоносными последствиями! Действие вызывает противодействие. Чудеса всегда ярче смотрятся на фоне катастрофы. Созидающей энергии с каждым годом опять становится все меньше, а значит… Гадес, сволочь циферблатная, так вот зачем тебе понадобился мальчишка! Хочешь загрести жар чужими руками? Маленькое контролируемое светопреставление, а? Чтобы и волки сыты, и овцы целы? Похвально…»
Тонкие пальцы менестрельки нервно забегали по струнам…
«Да только так не бывает. Мир, словно феникс, рождается, разгорается, умирает, осыпаясь хлопьями золы, и вновь восстает из пепла. Не только и не столько боги его возрождают… Но тебе этого не понять, Часовщик. Тебе, не умеющему прощать, запертому в клетке собственной гордыни и надуманного долга, этого не понять».
Арьята тихонько вздохнула. Для достижения благородной цели существуют разные пути, да только некоторые из них настолько мерзкие, что любое благородство меркнет от этого.
Эдан, вполуха прислушиваясь к мелодичным гитарным переборам, погрузился в свои невеселые мысли, отнюдь не способствовавшие борьбе с бессонницей. Пометавшись в дурных сплетениях унылых дум, юноша не выдержал, решив – хватит, надо бы на что-нибудь переключиться.
– Арьята, – запинаясь, окликнул он. Девчонка вскинулась, выныривая из размышлений. – Можно личный вопрос?
– Валяй, – рассеянно откликнулась менестрель.
– Шири, эхм, он твой… мм… возлюбленный? – выдавил юноша, заливаясь краской смущения.
Арьята тихо рассмеялась.
– Откуда ты взял такую глупость? – все еще хихикая, осведомилась она.
– Ну, он называет тебя daeni и все время пытается защитить… – окончательно стушевался Эдан.
– Ты вроде неплохо знаешь Старшую речь, а городишь такую чушь! «Daeni» слишком неоднозначное обращение, и в устах Шири оно значит не больше, чем «младшая сестра». А что до заботы обо мне… Он сам выбрал себе наказание… Но в одном мой верный Поводырь точно прав – я ребенок, непосредственный, наив-ный ребенок. Иногда шаловливый, иногда жестокий, как и все дети. Такова я есть и такой останусь до скончания времен.
Эдан отметил, что девчонка говорит об этом без какого-либо сожаления.
– …а Шири, – продолжила Арьята, – взрослый сформировавшийся мужчина. Рыцарь без страха и упрека, которого если и можно упрекнуть, так только за излишнее благородство на грани дурости… – насмешливо закончила она.
– Арьята, сыграй что-нибудь, – вдруг попросил юноша.
Смерть, подивившись скорости, с какой он перескакивает с темы на тему, иронично поинтересовалась:
– Зачем? Тебе же все равно нечем платить.
– А ты играешь только для тех, кто платит?
