— Далеко пойдёшь, паря! Тока с правильной дорожки не сверни…
…Коршень подошёл к сестрице, обнял её.
— Давно не виделись… — сказал он. — Как там матушка с отцом?
Ладомира улыбнулась.
— Матушка, как всегда хлопочет по хозяйству. Отец в храме молитвы справляет. Вот пирожков тебе напекла с капустой, прошлогодней брусникой, да с гусиным мясом. При перечислении таких яств у Коршеня загорелись глаза.
— Ты же знаешь: жрать в одиночку на заставе не принято…
Ладомира усмехнулась.
— Поди уж знаю. Который год к тебе тропинку топчу. Вона узелок-то, какой увесистый принесла.
— Скоро на обед нас скликать будут. Вот и угощу своих сотоварищей.
Ладомира протянула узелок брату.
— Возмужал ты, Коршень. Прямо мужиком справным стал… — заметила сестрица.
— Я теперь дружинник княжича! — гордо ответил брат.
— Знаю то… Тока матушка уж больно кручинится. Я богине в храме прислуживать стану, ты теперича — дружинник. А ей внуков хочется понянчить.
— Рано мне про приплод ещё думать! — отрезал Коршень. — Жизнь дружинника куда мне милее.
Ещё немного поговорив с братом, обнявшись на прощанье, Ладомира направилась к воротам. Её окликнул сотник княжича.
— Ладомира! Княжич просил письмо женке своей передать! — и протянул девушке пергаментный свиток.
Ладомира чинно поклонилась.
— Передай княжичу Калегасту — супружницу его Любаву навещу по возвращении в Велегош.
— Благодарствуй, — ответил сотник.
И Ладомира отправилась в обратный путь.
Вечерело. Ладомира миновала по выщербленному мостку малые ворота городища. Пройдёт ещё пара недель, и будут гнать этим путём горожане скотину на выгон. Трава к тому времени наберёт силу, нальётся соком. И коровы, овцы, козы, лошади, застоявшееся за зиму и весну в стойлах, насладятся свободой и свежей травой.
Ладомира прошла через рыночную площадь — дом княжича стоял аккурат напротив родительского расписного терема, и выглядел куда скромнее. Князь Радомир, правитель Велегоша, сына своего не баловал. Может быть, и вырос оттого Калегаст спокойным, справедливым, всепонимающим, чурался роскоши, делил со своими дружинниками все тяготы службы. Сам избу после свадьбы для своей семьи поставил. Подсобили ему только двое мужиков, что знали толк в строительстве. Приданое взял за Любавой богатое. Хотя в Велегоше поговаривали, что Любаву, дочь воеводы Колота, княжич бы и в одной рубашке принял — так полюбил её.
Зато Колот остался доволен: дочка — жена княжича! Не за горами тот день, когда и полновластной княгиней станет. Впрочем, Колот смерти Радомиру не желал. Князя своего почитал, как и положено, служил ему преданно.
…Дом княжича окружал справный глухой забор в человеческий рост. Ворота с вырезанным на дереве изображением птицы Сирина без труда могли пропустить трёх всадников вряд.
Ладомира вошла через калитку — внутренний двор кишел жизнью. По земле бегали куры, средь них важно прохаживались два кочета — старый матёрый с ярко-красным хохолком на голове и золотистым опереньем, и молодой, бело-коричневый, хохолок коего лишь пробивался на изголовье.
Старший золотистый кочет, ковырял цепкими когтями землю, пытался извлечь червяка и полакомиться им. Молодой же клевал просо из кормушки.
Подле хозяйственных построек стояло несколько клеток с тремя фазанами, десятком толстопузеньких перепелов, парой зайцев. Ладомира была наслышана, что Лесьяр частенько поставлял к столу княжича лесную живность.
Тут же стоял летний загон с козами — молодой пастух пригнал их с выпаса и вкупе с девкой-скотницей обихаживал живность в загоне. В сарае призывно мычали коровы с полным от молока выменем. Девка, закончив работу в загоне, поспешила к ним.
Из дальнего загона раздавалось дружное хрюканье — свиньи требовали сытного ужина.
Двор обволакивал лёгкий ароматный дымок, струившийся с крыши избы. Ладомира глубоко вдохнула — голод остро давал о себе знать. Она приблизилась к дому, толкнула тяжёлую дубовую узкую дверь с мощными медными петлями (на случай обороны), миновала выстланными домоткаными полосатыми дорожками с земляными полами сумрачные сени, свет проникал через небольшие оконца со слюдяными вставками. Ладомира распахнула ещё одну низкую дверь. Мастера сделала её такой не из экономии княжеских меркулов, а дабы зимой тепло не выходило из протопленной горницы.
Девушка вошла через дверь, кланяясь. В центре просторной горницы её взору предстал очаг, выложенный из дикого обработанного мастером камня. В нём жарко пылал огонь, на вертеле жарился молодой кабанчик. Стряпуха поливала его сурьей с травами, чтобы мясо пропиталось, стало мягким и вкусным. Над очагом крыша по-летнему раскрылась широким продухом для тяги дыма. Зимой продух закрывали, дым тянулся через открытую дверь. Зато когда дрова прогорали и дверь затворяли, в избе становилось тепло.
Крыша-стропа, собранная без потолка, виднелась только балка со стропилами-рёбрами. На рёбрах висели пучки лесных трав, отчего аромат жареного мяса перемежался с сурьей и многочисленными травами.
Подле очага располагался добротный деревянный стол, вдоль которого стояли широкие лавки, в случае необходимости припозднившимся гостям служившие ложем. Вдоль стены напротив стола возвышались деревянные полки, уставленные домашней утварью и глиняной посудой. Под нижней полкой стоял деревянный ларь, куда хозяйка убирала приготовленную пищу в случае надобности, дабы ей не привлекать грызунов.
Всё в жилище княжича дышало чистотой и уютом. Любава, молодая княжна и супружница Калегаста, слыла в Велегоше хозяйкой аккуратной, уборку делала в избе каждый месяц — стены, стол и полы сажей не зарастали.
К красном углу, что всегда располагался справа от окна, стоял прошлогодний дожиночный сноп
[22]
. На нём сидела кукла, скрученная из соломы умелой рукой хозяйки, изображавшая богиню Мать Сыру-Землю. Кукла была обряжена в красную рубаху, подпоясанную тонким тканым пояском (отсюда у славян и появилось название — красный угол). По обе стороны от дожиночного снопа стояли ещё две соломенные куколки, обе в ярко-жёлтых одеждах — богини Жива и Мокошь. Рожаницы, богини судьбы (сёстры Живы и дочери Матери Сыра-Земли), обе в белом, прядущие на своих магических прялках и наматывающие нити судьбы на веретёна сидели на лавке, стоявшей тут же подволь стены, недалеко от своих родичей. Соломенные Рожаницы «держали» в руках небольшие вырезанные из дерева веретёна с намотанными на них выкрашенными в красный цвет льняными нитями. Красный угол хозяйка, как и положено обновляла после жатвы: мастерила из дожиночной соломы прототипы богинь, обряжала их в новые рубашки.
