На сторону дочерей Перуна, его жены и Прове, встали и другие члены рода. Перун растерялся, ярость его погасла.
Он беспомощно сел за широкий стол, и с понурым видом сказал:
— Я понял, вы меня не чтите… Моё мнение и древние законы Ирия в Радогоше никому не нужны.
Сородичи тревожно переглянулись.
— Срежу золотые усы, заплету длинные волосы в косу, и как простой кузнец уйду к людям. Живите здесь, как хотите. Сами себе законы устанавливайте… А с меня хватит… — обиженно заявил Перун и покинул родовой чертог.
Додола не на шутку обеспокоилась и последовала вслед за мужем. Тот же долго и бесцельно бродил по опустевшему городу. Додола поспешила к Сварогу, своему тестю, и поделилась опасениями:
— Перун надысь собрался из Радогоша уйти! Намерен усы свои золотые обрезать, волосы в косу заплести, простым кузнецом к славянам отправиться!
Сварог задумчиво погладил длинную седую бороду.
— А что? Хороша мысль… — неожиданно для невестки поддержал он своего сына. — И то будет польза. Сколь можно сидеть в Радогоше без дела? А так хоть славянам древние секреты ковки сверхпрочных металлов передадим. Да и механизмы делать научим…
Додола всплеснула руками.
— Великий Род! Сварог! И ты туда же?! Давно ли?! Ты об этом лучше Триглаву скажи!
Сварог усмехнулся в бороду.
— Скажу… Непременно скажу…
Триглав же, подобно, Перуну, ослушавшихся сородичей, запирать в темницу не намеревался. Выплеснув гнев, он поостыл, понимая, что никоим образом не сможет наказать их.
Сирин же, воспользовавшись временной передышкой в чертоге, снова обратилась кукшей и отправилась в Хаммабург, где свила себе гнёздышко на крыше одной из хозяйственных построек. Оттуда она наблюдала за жизнью города и за Ладомирой.
На следующий день Сварог объявил Триглаву о своём намерении покинуть Радогош вместе с Перуном. Триглав от такой новости округлил глаза и открыл рот. Сварог, понимая состояние главы рода, сказал:
— Мы — последние, кто остался в Радогоше. Саксонцы закрепились на правом берегу Альбы и будут копить силы — впереди ещё одна кровавая битва. Коли будем сидеть, сложа руки, — сгинем. Я долго думал над древним законом, запрещающим нам вмешательство в земные дела…
Триглав, несколько оправившись, спросил:
— И что ты надумал, Сварог? Ведь ты до последнего почитал законы Ирия!
— Да… Почитал… Что в них толку-то? — неожиданно ответил он. — Молодёжь наша, рождённая на земле, куда умнее нас…
— Молодёжь слишком горяча! А законы завещаны нам Ирием! — горячился Триглав.
— Ирия больше нет. Мы уже много тысячелетий, как покинули свою прародину. Помнишь, сколько нас было? Сколь детей наших рождались здесь, на земле? И где они теперь? Мы не то, что рожать, сами-то выживаем с трудом! Или ты хочешь, чтобы Радогош превратился в опустошённый Йордгард? — мудро ответил Сварог. — Решено: я ухожу вместе с Перуном. Будем ковать отменные мечи для славян! Тем паче, что от наших колесниц и Рарогов более нет толку! Мы не можем в здешних условиях снова оснастить их огненными стрелами.
Вскоре Перун и Сварог покинули Радогош. За ними последовали Магура и Эйр, решив вернуться к своему былому ремеслу — врачеванию людей.
Велес, вдохновлённый примером сородичей, тоже засобирался в дальний путь.
Жива пыталась отговорить его.
— Что ты станешь делать среди людей, Велес? Ты — ни кузнец, ни механик, ни лекарь, ни воин! Ты — сказитель!
— Буду скитаться по свету, слагать стихи… — мечтательно произнёс Велес.
— Стихами сыт не будешь! Мы хоть и подпитываемся Ваттеном, но от простой человеческой еды не отказываемся! — Пыталась возразить Жива. — Ты и недели вне города не протянешь!
Велес сник.
— Никто в меня не верит… Даже я сам в себя не верю… — печально произнёс он.
Жива приблизилась к бывшему возлюбленному и обняла его.
— Не уходи, ты погибнешь…
Велес приник к Живе: она была права — силы его были на исходе.
* * *
Спустя семь месяцев, в начале апреле следующего года, Зельма почуяла приближение родов. Фридрих уже не делил с ней ложе, решив, что временное воздержание пойдёт ему на пользу. Хозяин приказал разместить Зельму в просторной комнате, где постоянно жарко горел камин, а стрельчатые окна отделаны толстым цветным стеклом, так что будущая мать и ребёнок были бы избавлены от сквозняков. Подле Зельмы день и ночь находились повитуха и две служанки.
Опытная повитуха внимательно осмотрела Зельму и вынесла свой вердикт: ребёнок крупный, предстоят тяжёлые роды. Недаром Зельма не дохаживает срок — повитуха не осмелилась подвергнуть подсчёты молодой госпожи сомнению. Тем паче, что все в Хаммабурге знали, с каким нетерпением ландмейстер ждёт появления не свет своего первенца. И никто бы не рискнул разочаровать его в обратном.
Фридрих постоянно навещал Зельму в вынужденном затворничестве и справлялся у повитухи о здоровье своей наложницы.
— Господин, волей Логоса всё будет хорошо, — успокаивала его повитуха. — По моим наблюдениям родится мальчик…
Однако Фридриха терзали некоторые сомнения.
— По моим подсчётам ребёнок должен родиться в конце мая… Неужели он семимесячный?
— Такое часто случается, мой господин. — Подтвердила повитуха. — Мальчик крупный… Вырастет настоящим красавцем! Весь в отца!
Фридрих расплылся в улыбке. А повитуха тем временем продолжила:
— Я недавно принимала роды в доме господина прево, так вот — та же самая история. Жена его, благородная госпожа, слишком хрупка сложением, как и Зельма, а ребёнок крупный. Так она и не доходила положенный срок. Тоже родился мальчик. Такой славный! Копия господина прево!
Фридрих окончательно отогнал сомнения прочь.
Тем временем, Зельма не рассчитывая на помощь Логоса, мысленно возносила молитвы Рожаницам и Мокоши на благополучный исход родов:
«Матушка моя, Богородица небесная, Мокошь наша! Благослови плод в утробе моей, чтобы роды мои были легкими, чтобы дитя моё росло во мне здоровым да сильным, а родилось в радости. Во все дни пребывай возле меня, как защитница и поборница рожениц рода Православного. Я же буду молитвы и славы тебе творить, яко есть ты вселюбящая и всеблагая опекунша женам рода земного. Слава Макоши!»
Каждый раз, творя тайную молитву, Зельма испытывала облегчение, как душевное, так и физическое — боли на какое-то время отступали. Она прекрасно понимала, что Фридрих назовёт сына на саксонский манер. Но для неё мальчик всегда будет Мечеславом, воином и борцом за православное дело, ибо не сомневалась — придёт час и восторжествуют венеды.
Наконец начались роды. Повитуха и служанки затворились в комнате Зельмы. Фридрих же не в силах слышать крики любимой женщины, отправился на конюшню, вскочил в седло и покинул Хаммабург. Примерно в миле от города располагался возведённый по осени мост, соединявший берега Альбы. Фридрих проследовал на правый берег и направил лошадь к дозорной башне, расположенной на природной возвышенности. Оттуда он не без удовольствия обозревал окрестности, ибо, как раз перед замком на правом берегу, Альба сливалась в единое целое со своими притоками. Окрест расположенные земли, отвоеванные у леса ещё венедами, были на редкость плодородны. Венеды давно оставили их, спасаясь от постоянных набегов саксонцев, и ушли вглубь лесов или перебрались под длань славянских князей. Несколько раз ландмейстер приказывал возвести мост через Альбу, но каждый раз строение погибало в огне. Ландмейстер не сомневался — это дело рук венедов. Теперь же орден закрепился на их землях. Отсюда, собравшись с силами, орден продолжит экспансию.
