Как только Ингрельд ушёл, в стан пожаловал ещё один гость, Большой Воевода по прозвищу Щука. Кудыма хорошо знал этого старого, опытного воина, который сейчас командовал дружиной Перми Великой.
Тридцать шесть вёсен назад ватага славян, предварительно вырезав немногочисленную заградительную заставу, напала на одну из пограничных деревень Пермии, где расположился на ночлег караван. Совместными усилиями местных жителей и охраны каравана атака была отбита. Много народу полегло в том ночном бою. Хорошо, что отправленный в самом начале боя гонец успел добраться до крепости, где стоял гарнизон. Под утро явилось подразделение регулярной армии, и ватага отступила. Началось её преследование. Несколько суток славяне тщетно пытались оторваться от погони. Они петляли по болотам, шли по руслам студеных рек, запутывали следы в дремучих лесах. Но следопыты не отставали, а за ними шёл основной отряд. После череды мелких стычек в тайге ватага засела в небольшой, пустующей уже около десяти лет полуразрушенной пограничной крепости, решив дорого продать свою жизнь. Раньше здесь проходил караванный путь на Новгород. Гарнизон встречал купцов и провожал их до города. Теперь же был проторен новый, более удобный путь, и старую заставу забросили. Неподалеку от укрепления находилась небольшая славянская деревушка. Её жители, боясь быть убитыми или угодить в рабство, тоже укрылись в крепости – вдруг все-таки удастся вместе отбиться от пермских дружинников?
Штурм продолжался всё утро. Копья и сулицы скрежетали о доспехи, звенели мечи и топоры, стрелы с тупым звуком втыкались в щиты. Убитые и тяжелораненые, скатившись с вала, грудились в неглубоком рву. Несмотря на мужество и отчаянную храбрость оборонявшихся, к полудню оборона была в нескольких местах прорвана, и торжествующие победители хлынули в крепость, без жалости убивая всех подряд. Кое-где им ещё оказывали сопротивление, но в целом исход боя был решён.
Жизнь и смерть нас не спрашивают. Всё свершается в назначенное для него время. Именно в этот роковой час беременная славянка, сжимая в зубах деревянную рукоятку ножа, чтобы не завыть от рвущей низ живота дёргающей боли родовых мук, прямо на земле, под стеной какой-то ветхой постройки, разрешилась от бремени. Некому было принять ребёнка. Молодая мать сама перерезала пуповину и перетянула её суровой нитью. Сама избавилась от последа. Взяв новорождённого за ножки, тряхнула его и крепко хлопнула по ягодницам. Новорождённый зашёлся криком, очищая лёгкие от околоплодной жидкости. Затем мать дрожащими руками вытерла тело сына исподней юбкой и, укутав его, поднесла к груди. Притихший младенец припал к соску и, жадно и сладко причмокивая, начал сосать.
Пробегавший мимо воин на ходу полоснул острым железом по мокрому от пота, беззащитному женскому виску.
Когда всё закончилось и победители стали стаскивать трупы в одну большую кучу для их последующего погребения, сосунка обнаружил поседевший в боях ветеран. Младенец лежал, придавленный мёртвой матерью; он был весь покрыт коркой уже успевшей подсохнуть крови и молчал. Сначала воин подумал, что ребенок мёртв. Однако тот оказался на удивление живуч. Когда ветеран вытащил его из-под убитой матери, он громко, во всё горло, басовито заявил о своём праве на жизнь и, ухватив окровавленными ручонками бороду воина, потащил её в рот. Тот заглянул в пока еще бессмысленные, бесцветные глаза ребёнка, и вдруг что-то дрогнуло в душе старого вояки.
– Я назову тебя Кукушонком. Расти, малыш.
В опустошенной деревне нашли козу. Воины с шутками и смехом надоили молока и покормили найдёныша. Козу забрали с собой. Вместо мамки будет!
Узнав об уничтожении славянской деревни и избиении её жителей, разгневанный новгородский князь Гостомысл хотел было пойти войной на Пермь Великую, но, когда его послам предъявили неопровержимые доказательства того, что первыми начали именно славяне, остыл. Да и бояре отсоветовали ратиться с грозным восточным соседом до тех пор, пока Новгород не будет полностью обнесен крепкой стеной с высоким валом.
Однако пора отвлечься от дел государственных, хотя именно благодаря набегу славян в Городищенской слободе появился мальчонка по имени Кукушонок. Рос среди оружия и запаха кожаных доспехов, в особой атмосфере, пропитанной духом солдатчины. Был он ничьим сыном, и в то же время считался сыном всех слобожан. Научившись плавать, полюбил водную стихию и всё свободное время проводил на реке, за что и получил второе имя – Рыба. А когда совсем вырос и стал знатным воином – опытным, безжалостным, беспощадным, жадным до крови и металла – его прозвали Щукой, за жёсткий нрав и серые, отливающие сталью, холодные глаза. Никто не мог устоять против него в бою на боевых топорах; в совершенстве владел он и любым другим оружием. От природы любознательный, он выучил греческий и славянский языки, как родной, свободно говорил по-хорезмийски и по-франкски, читал и разговаривал по-арабски. Знал латинское письмо. Имел богатую библиотеку, которая постоянно пополнялась благодаря приходившим с караванами купцам. Общался с пруссами, викингами, русами и вендами.
Четыре года назад, став Большим Воеводой, начал применять он знания, почерпнутые из книг, в военном деле.
Сухощавый, небольшого роста, обликом своим действительно напоминавший щуку, он наводил ужас на врагов. При нём отчасти угомонились противившиеся объединению манси, затихли вятичи. Иногда, правда, соседние племена и народности еще совершали краткие, незначительные набеги, однако от больших войн вот уже пару лет предпочитали воздерживаться. Ещё были свежи воспоминания, как возглавляемое Щукой войско вторглось в земли вятичей и стёрло с лица земли несколько деревень подряд вместе с их жителями. Пленных не брали – всех без исключения: старых и малых, мужчин и женщин, и даже младенцев – развесили по деревьям. То-то был пир для воронов! Тогда же один из родов манси, особенно досаждавший Перми Великой, по приказу Щуки, был обнаружен следопытами, и, хотя становище располагалось за Каменным поясом, войско сумело незаметно к нему подобраться, окружить и – в короткой, злой схватке – уничтожить. Снова не оставили в живых никого. И бросили их непогребёнными, что было страшнее самого убийства.
Кудыма принял столь высокого и уважаемого гостя стоя. Поклонился в пояс. Щука уважал и ценил Кудыму не меньше, и поэтому, приняв поклон, в свою очередь поклонился.
Жена вождя в одно мгновение расстелила перед шатром скатерть, выставила богатое угощение, принесла жбан с медовухой. Сама же уселась у входа в шатёр с малышкой на руках. Оголив свою красиво очерченную грудь, она спокойно принялась кормить младенца.
Щука прищелкнул языком:
– Счастливый ты, Кудыма. Эх, будь моя воля, увел бы у тебя жену. И детей бы прихватил.
– А чем же тебе твоя не угодила? – похвала была Кудыме приятна, и он этого не скрывал. С нежностью посмотрел он на свою Пожум
[15]
, прозванную так за ее стройность и стать.
– Э, сравнил! – Щука хитро прищурился. – В чужом дворе всегда яблоки слаще. Разве не знал?
Потом воевода и вождь не торопясь приступили к трапезе, степенно расспрашивая друг друга о семейных делах, планах на урожай, прошедших торгах, о здоровье родных и близких. Будто не было набега и уничтожения чудской деревни. Но обычай требовал, прежде чем перейти к делам серьёзным, нужно обговорить дела текущие. Угоститься тем, что боги послали.
