– Но почему – я? Ведь есть и другие, что знают древний язык.
– Ты, помимо этого знания, ещё одновременно и воин, и жрец. Сейчас же – прощай. Теперь ты один на один с целым миром. Никто не сможет прийти тебе на помощь. Даже я. Рассчитывай только на себя и своих помощников. И помни обо всём, что тебе было сказано.
Лось перешёл обратно через речушку на луг и растаял в тумане.
XV
Кудыма окончательно очнулся уже ночью. Рядом всё так же сидел верный Гондыр. Кудыма с трудом приподнялся, сел рядом. От слабости кружилась голова. Однако с каждым мгновением силы восстанавливались, возобновлялась гибкость суставов, мускулы постепенно наливались мощью.
Дождавшись, когда погаснут звёзды, посереет небо и станет видно шагов на сто, Кудыма и Гондыр начали спускаться с плато. В лагерь они пришли вместе с первыми лучами солнца.
Варяг, весело насвистывая незатейливую мелодию, обмазывал глиной убитого накануне глухаря. Весело потрескивал костёр. Кудыма внезапно ощутил волчий голод – даже живот свело в голодном спазме: он громко и требовательно заурчал. Варяг одобрительно кивнул головой, разворошил огонь, выкопал ямку и положил в нее птицу. Сверху набросал углей.
После того как все насытились, Кудыма кратко поведал Гондыру и Ингрельду, что привело его сюда и что велели ему боги. Только об одном он умолчал – о своей предстоящей жертве. А так – глупо было бы скрывать истинное положение дел перед своими собратьями по оружию и ближайшими помощниками! Те, кто пойдёт с тобой до конца, должны знать всё. Ну, или почти всё. Ингрельд к вести о наказе богов проявил полное равнодушие. Ритуальные ножи, обряды, души, боги? Пусть подобной чепухой занимаются шаманы, предсказатели, жрецы и им подобные. Для того они и существуют. А ему, воину, над подобными вопросами голову ломать нечего. Ингрельд знал наверняка: то, что ждёт его в конце пути – это Валгалла. И чем скорее, тем лучше. Плохо умереть от старости в постели, когда дряхлое тело поедают неведомые болезни и хвори. Хотя, если такое вдруг случится, Один не бросит своего воина на произвол судьбы. Но что может быть прекраснее гибели в бою, с оружием в руках? Своя кровь кипит от ярости, в лицо брызжет чужая. И уходишь ты к Одину, прихватив с собой столько врагов, сколько сможешь убить. Там, у Одина, вы с ними помиритесь, сядете вместе за общий стол пировать, в предвкушении главной, последней битвы этого мира. А миру этому всё равно придёт конец, ибо новый появится только после того, как падёт дружина Одина в своей последней, яростной схватке со злом. Веком раньше, веком позже… Так что известие о предстоящем военном походе Ингрельда только обрадовало. Гондыр же недобро усмехнулся, про себя жёстко подумав: «Значит, когда ИХ, которые считают, что распоряжаются нашими судьбами, судьба сама почти прихлопнула, так ОНИ и хвосты поджали, как псы смердячие после доброго пинка? Ну-ну! Только вот за НИХ я кровь лить не стану! Другое дело, шамана оберегая…»
У старого воина после Мань-Пупу-Нер полностью исчезла боязнь перед богами. Он вдруг осознал, что не только человек зависит от воли богов, но и боги зависят от воли человека. И ещё неизвестно, кто в ком больше нуждается. И внутри у Гондыра родилось нечто такое, что невозможно было выразить словами. Теперь он был готов идти за Кудымой хоть на край света, хоть на небеса, хоть в преисподнюю. И, если понадобится шаману и ради шамана, восстать против бессмертного бога, пойти с голыми руками против вооружённого человека, разорвать зубами самого лютого зверя!
Тем временем день вступил в полную силу. И снова трое воинов беззвучно заскользили по теперь уже проснувшемуся лесу. На восьмой день пути они вышли к Городищу. Оставив своих товарищей у Угрима, чудинец отправился к Щуке.
Кудыма нашёл Щуку в допросной избе. Жарко горел огонь в небольшой печи с пристроенным к ней кузнечным мехом; на столе, на чистой тряпице, в утверждённом специальным уставом порядке лежали различные орудия пыток; в полумраке угла угадывалась дыба; у небольшого подслеповатого оконца сидел писец. Там же стояла бочка с колодезной водой и большое кожаное ведро.
Посередине избы был вкопан столб. Привязанный к нему тонкой верёвкой голый, окровавленный человек уже даже не стонал, а нечленораздельно мычал, свесив кудлатую голову на поросшую диким волосом грудь. Сбоку от него бычился огромный, мускулистый мужичище в кожаном переднике с плёткой-тройчаткой, рукоять которой тонула в широченной мозолистой ладони. Сам Щука медленно прохаживался по избе, заложив руки за спину. На скрип двери он резко обернулся. На пороге стоял Кудыма. Щука кивнул ему, повелительным жестом попросив выйти. Потом повернулся к палачу.
– Обмыть. Раны смазать, перевязать. Накормить. Напоить. Отвести в тёмную. И солому там свежую постелите! Дадим гадёнышу пару дней передышки. Не дай боги, помрёт раньше времени. Головой отвечаешь!
– Слушаюсь, Большой Воевода! – палач наполнил ведро из бочки, резко плеснул на пытаемого человека.
Щука вышел из допросной избы. Рядом с крыльцом стоял Кудыма, беседуя со стражником, который, облокотившись на копьё, что-то горячо втолковывал шаману. Второй стражник сидел на последней ступени крылечка, положив секиру себе на колени. Щука легонько похлопал его по плечу. Стражник поднял голову. Вскочил. Оправил пояс. Щука, чуть прищурив свои стальные глаза, ледяным голосом спросил его:
– Почему чужие люди, не имеющие доступа к государственным тайнам, свободно заходят в избу во время допроса?
У стражника от этого спокойного голоса затряслись поджилки. Он только открывал рот и закрывал обратно, не зная, что ответить. Второй стражник прервал свою речь на полуслове, повернулся к Щуке. Сник под его тяжёлым взглядом. Заикаясь, кое-как промолвил:
– Но, Большой Воевода… Это… Ты же сам приказал, как шаман чудинский появится… это… тебя известить… вот.
– Ты правильно приказ повторил. Но я вам приказал известить, а не пропустить. – Щука жёстко выделил слова. – Чуешь разницу? Значит, так. Сменитесь, подойдёте к своему сотнику. Пусть он вам наказание определит. Пойдёте вместе с вашим десятником. Раз его подчинённые приказ нарушили, ему тоже нести наказание.
Несмотря на то, что их наказали, воины про себя облегчённо вздохнули. Ну, даст сотник пару-тройку раз по скуле, потом десятник еще столько же по шее добавит. Это мелочи. Сдюжим. А вот если бы Щука им плетей назначил, то – беда. Там уж как у ката
[21]
настроение ляжет. Может просто погладить плёткой, немного кожу ободрав; может так приложить, что всю седмицу ссать кровью будешь; а может и насмерть срубить с первого удара. У Страшилы рука тяжёлая, опыта людей калечить преогромно! Правда, и лечит он на совесть. Чуть что, все к нему за помощью бегут. Хоть по людской немощи, хоть скотину поправить.
Не обращая более внимания на воинов, Щука подошёл к Кудыме, обнял.
– Рад видеть тебя, Кудыма. От чистого сердца говорю. Пойдём ко мне, потолкуем.
– И я рад, воевода, встрече с тобой. А воинов извини. Ну, поняли они твой приказ неправильно. Бывает.
