К вождям подошёл Пятка:
– Здесь так просто не пройдёшь. И не в хазарах дело. Здесь правит Волчий хвост. У него ватага – человек триста-четыреста. Все, проезжающие мимо, платят дань. Много не берёт, но без него никто и чихнуть не смеет.
– И где его найти?
– А не надо его искать. Нас самих найдут. Есть у него постоянный тайный лагерь, но там ли он? Кочует. В этих местах везде имеет глаза свои и уши. Что только не пытались сделать и хазары, и булгарская знать со своими дружинами, чтобы с ним покончить, – всё бесполезно. Люди здешние за него – он ведь местных не обижает. Наоборот, и за постой платит хорошо, и их же охраняет. В набеги ватага ходит отсюда далеко. Недаром у этого человека такая кличка – ведь он и есть как волк, никогда не режет овец рядом с деревней, где его основное логово. Хитрый, умный, удачливый. Волчий хвост, одним словом.
– Откуда знаешь?
– Так был в его ватаге четыре года. Потом ушёл охранником с караваном на север. Как получил расчёт – в Новгороде на славу погулял! Всё спустил в корчме с собутыльниками да весёлыми девками за два месяца: и что от каравана, и что здесь добыл да скопил за четыре года. Сейчас вот с вами…
– Слушай, Пятка, чего у реки погоды ждать? Может, сами в его лагерь наведаемся? Проведёшь, коли знаешь?
Пятка неопределённо пожал плечами и, хмыкнув, отошёл.
Действительно, от берега они недалеко отошли. Когда вышли к деревне, там их уже ждали.
К Щуке с Кудымой без всякой опаски приблизились трое хорошо вооружённых мужей в кожаных доспехах, и слегка поклонились:
– Приглашают вас и ваших товарищей в гости, не откажите.
– А если откажем?
– Это вряд ли, – самый пожилой из них хитро прищурился, махнув рукой.
Из ворот деревни высыпала толпа человек в пятьдесят, вскинула луки.
– За ними ещё столько же, чтобы не было лишнего соблазна мечами махать. Так что, не откажите в любезности. Мы сопроводим, как говорится, со всем почтением.
– Ну, раз всё так любезно, тогда мы, конечно, принимаем приглашение. Ведите.
Путь от деревни до места назначения оказался недлинным, но шёл таким глухим и диким лесом, что даже привыкшие к подобным местам северяне удивлялись: огромные, поросшие седым мхом столетние ели и сосны, через лапы которых не пробивалось солнце; вспученные чудовищные корни, запах болота, гнили и грибов. Ни ветерка. Застоявшийся, тяжёлый воздух. Молодая поросль тянется вверх, стоя непролазной стеной. Кругом навалены полусгнившие, осклизлые стволы рухнувших деревьев-великанов, их острые сучья торчат, словно копья в фаланге – попробуй сунься! Идти по такому лесу тяжело, воздуха не хватает, ноги цепляются за корни и сучья, кустарник хлещет по лицу. Несмотря на тягучую прохладу, все очень быстро вспотели и теперь вяло брели за проводниками. Куда там бежать! Проводники петляли между деревьев, осторожно обходя окна луж, полные жадной и липкой ледяной грязи. Один ватажник споткнулся, оступился и упал в одну из них – насилу вытащили. Страшная трясина моментально засосала человека по самую грудь. С утробным, хлюпающим звуком запузырило вокруг воина зловонными пузырями. Казалось бы, с виду – небольшое такое пятно, три на четыре шага, а вот, поди же, ты!
Вдруг деревья раздвинулись. В глаза брызнуло солнце. Перед вышедшими из леса людьми раскинулась огромная поляна.
V
С трёх сторон огромную поляну окружал дремучий лес, с четвёртой – подпирала небольшая речушка, за которой также высились огромные сосны и ели.
Поляна оказалась высохшей, кочковатой марью. Высокая осока и камыши резали руки, ноги спотыкались о кочки, невидимые среди густой, высокой травы.
На краю поляны, у самой речушки, высилось странное сооружение. На невысоком искусственном насыпном холме острыми и густыми подрубленными сучьями щетинились лежащие на нём столетние толстоствольные деревья. На некоторых сучьях висели проколотые насквозь голые трупы, торчали исклёванные птицами отрубленные головы. Радостно и хрипло каркали вороны, крепкими клювами разрывая кровавые шматки плоти. Рядом, на вкопанных столбах с крестовинами, на верёвках провисали привязанные люди, с которых живьем содрали кожу. Некоторые ещё стонали. Вокруг них вился плотный рой мух.
В воздухе висел густой трупный запах.
– У вас всем гостям такой почёт оказывают? – Обратился Ингрельд к проводнику.
– Нет, только к непрошенным. Да иногда к тем, кого особо пригласили, – хмыкнул тот в ответ.
– Ну, а мы?
– Это как конунг решит.
– Ты назвал его конунгом? Откуда ты?
– С северных земель. А тебе что с того?
– Я – свей. Потому и спросил. Конунгами и ярлами вождей у нас именуют.
– То, что ты викинг, я и так вижу. Не только по лицу, но также по браслетам и бусам. Вижу, воин ты знатный, человек не из простых, не крестьянин. Ну, а я – твой сосед. Из норманнов. Младший сын в семье. Наследства мне по закону не положено. Ушёл странствовать. Прибился я к этой дружине лет пять назад. Мне здесь нравится. Настоящие мужчины, истинные воины! Им совершенно наплевать, из какого ты сословия или племени. Главное, чтобы был отличным бойцом и соблюдал священную кровную клятву.
– Подожди-подожди, но ведь Пятка тоже в дружине был. Потом ушёл. Его никто не держал. Сейчас он с нами.
– Ну и что? Я его хорошо знаю. Он меня хорошо знает. Мы с ним мешали кровь в одной братине. Никогда я не подниму на него руку! А он на меня. Оставаться или уходить из дружины – каждый решает сам за себя. Но если ты остался в дружине, соблюдай все её законы. Пятка был нашим братом, братом и остался. Хоть и ушёл.
– А если конунг прикажет его казнить?
– Он не прикажет убивать своего кровного брата. Пятка не нарушал законов кровного братства. Поэтому здесь бессильны даже боги. Пятку никто не тронет, хочет этого конунг, или нет. Другое дело, если этот человек окажется клятвопреступником. Да и то, как сказать. Выставят на суд богов. Или как браты решат всем опчеством.
– То есть, если конунг решит, что мы лишние на этом белом свете, Пятку оставят жить?
– Конечно! Отпустят на все четыре стороны. А там уж какой стороной к нему судьба повернётся.
За разговором обогнули сплошную стену деревьев. Со стороны речушки в них был прорублен небольшой вход внутрь укрепления, в случае опасности закрываемый тяжёлыми плахами. Берега речушки были глинистыми, скользкими, а на другой ее стороне находилась ещё одна большая поляна. На ней паслись кони и коровы. В стороне, в загоне, блеяли овцы. Несколько огромных волкодавов мохнатыми глыбами сидели и лежали между скотом, некоторые неторопливо трусили вокруг стада.
За этой поляной, тянущейся на расстояние полёта стрелы, снова высился угрюмый, первобытный лес.
Следуя за проводниками, ватажники по одному – проход был рассчитан только на одного человека – втянулись внутрь. Встали кучкой. Никто их не окружал, никто не угрожал им, не пробовал их разоружить. Вошедшие с любопытством огляделись.
