– Может, нам ему помочь? – спрашивает Барбара. – Он так медленно едет.
– Да благословит Господь твое доброе сердце, – отвечает Таня. – Давай припаркуемся, а потом, если он еще не доедет до дверей, мы ему обязательно поможем.
Она заезжает на пустую парковочную клетку и со вздохом облегчения глушит двигатель одолженного «тахо».
– Вы только посмотрите на эти очереди! – восклицает Дайна. – Тут, наверное, миллиард человек.
– Не так много, но достаточно, – отвечает Таня. – Они скоро откроют двери. Места у нас хорошие, так что волноваться не о чем.
– Билеты у тебя, да, мама?
Таня демонстративно проверяет сумку.
– Все здесь, милая.
– И мы можем купить сувениры?
– По одному каждая, и не дороже десяти долларов.
– У меня свои деньги, миссис Робинсон, – говорит Бетси, когда они вылезают из «тахо». Девочки немного нервничают при виде растущей толпы у ЦКИ. Они сбиваются в кучку. Их тени сливаются в темное пятно на асфальте, залитом яркими лучами опускающегося к горизонту солнца.
– Я в этом уверена, но эти сувениры от меня, – отвечает Таня. – А теперь послушайте, девочки. Я хочу, чтобы вы отдали мне ваши деньги и мобильники на хранение. Такое количество людей обычно привлекает карманников. Я вам все верну, как только мы займем наши места, но после начала шоу никаких эсэмэсок и разговоров… Это понятно?
– Мы можем сначала сделать фотографии, миссис Робинсон? – спрашивает Хильда.
– Да. Каждая по одной.
– По две! – молит Барбара.
– Хорошо, по две. Только быстро.
Они делают по две фотографии, обещая потом переслать их друг другу по электронной почте, чтобы у каждой получился полный комплект. Таня следует их примеру и фотографирует всех четырех девочек, которые встают рядом, положив руки друг дружке на плечи. Она думает, что они очаровательны.
– Хорошо, дамы, а теперь, пожалуйста, наличные и кудахталки.
Девочки сдают тридцать с небольшим долларов и яркие мобильники, цветом похожие на леденцы. Таня убирает все в сумку и запирает внедорожник Джинни Карвер нажатием кнопки на ключе-брелоке. Слышится щелчок закрывающихся замков, означающий, что автомобиль в полной безопасности.
– А теперь слушайте меня, безумные женщины. Мы все беремся за руки и не расцепляемся, пока не доберемся до наших мест. Да?
– Да-а-а! – кричат девочки и хватаются за руки. Все они в лучших обтягивающих джинсах и лучших кроссовках. Все в футболках «Здесь и сейчас», а конский хвост Хильды перевязан белой шелковой ленточкой с надписью красными буквами «Я ЛЮБЛЮ КЭМА».
– Мы приехали сюда, чтобы отдохнуть, да? Отлично провести время, да? Отвечайте.
– ДА-А-А-А!
Удовлетворенная Таня ведет их к ЦКИ. Путь долгий, по горячему асфальту, но никто не жалуется. Она оглядывается в поисках лысого мужчины в инвалидной коляске и замечает его, направляющегося к концу очереди для людей с ограниченными возможностями. Она гораздо короче, но все равно грустно видеть всех этих бедолаг. Тут инвалидные коляски приходят в движение. Первыми в зал пропускают инвалидов, и Таня думает, что это правильно. Пусть хотя бы большинство из них успеет добраться до отведенного им сектора, прежде чем начнется столпотворение.
Когда Таня с девочками встает в конец самой короткой очереди вполне здоровых людей (длинной-предлинной!), она видит, как щуплый лысый парень катит по пандусу, и думает, что ему не пришлось бы затрачивать таких усилий, будь у него моторизированная коляска. Таня задается вопросом, чья фотография у него на коленях. Какого-нибудь любимого умершего родственника? Скорее всего.
Бедняга, вновь думает она и посылает короткую молитву Богу, благодаря Его, что у нее здоровые дети.
– Мама? – спрашивает Барбара.
– Что, милая?
– Мы отлично проведем время, да?
Таня Робинсон сжимает руку дочери.
– Будь уверена.
Какая-то девочка начинает петь «Поцелуи на мидвее» чистым нежным голосом:
– Солнце, бэби, солнце светит – это на меня ты смотришь… луна, бэби, луна в небе, значит, рядом ты идешь…
Другие девочки присоединяются:
– Любовь твоя и ласки твои – не хватит их мне никогда… я буду любить, я буду мечтать, теперь ты со мной навсегда…
Песня наполняет теплый вечер, подхваченная тысячью голосов. Таня с радостью присоединяется к общему хору: эта песня доносилась из комнаты Барбары две последние недели, так что слова она выучила.
Под влиянием момента она наклоняется и целует дочь в макушку.
Отлично проводим время, думает она.
28
Ходжес и его более молодые Ватсоны стоят в командном пункте Брейди, глядя на ряд компьютеров с темными экранами.
– Первым – «хаос», – говорит Джером. – Следом – «тьма». Так?
Ходжес думает, что чем-то это напоминает Откровение Иоанна Богослова.
– Думаю, да, – отвечает Холли. – По крайней мере она написала эти слова в таком порядке. – Поворачивается к Ходжесу. – Она подслушивала, понимаете? Готова спорить, она знала гораздо больше. Он и представить себе не мог, как много она знала. – Вновь смотрит на Джерома. – Вот еще что. Очень важное. Не теряй времени, если «хаос» их включит.
– Да. Программа самоуничтожения. А если я занервничаю и мой голос станет высоким и писклявым, как у Микки-Мауса?
Она уже собирается ответить, но тут замечает смешинки в его глазах.
– Подначиваешь? – Холли не может сдержать улыбку. – Давай, Джером. Становись Брейди Хартсфилдом.
«Хаос» ему удается с первого раза. Экраны вспыхивают, появляются и начинают меняться числа.
– Тьма!
Числа продолжают меняться.
– Не кричи, – говорит Холли. – Черт!
16, 15, 14.
– Тьма.
– Думаю, слишком низко, – вставляет Ходжес, пытаясь изгнать из голоса нервозность, которую чувствует.
12, 11.
Джером вытирает рот.
– Т-тьма.
– Заика, – отмечает Холли. Возможно, не самая лучшая идея.
8, 7, 6.
– Тьма.
5.
Обратный отсчет обрывается, цифры исчезают. Джером шумно выдыхает. Теперь на экранах – цветные фотографии мужчин в старинной одежде Дикого Запада. Они стреляют или лежат на земле, сраженные пулями. На одной всадник и лошадь пробивают витрину.
– Что это за заставки? – спрашивает Джером.
Ходжес указывает на Номер пять.
– Это Уильям Холден, поэтому я думаю, что это кадры из какого-то фильма.
