Вновь доносится булькающий крик. Брейди бежит в гостиную, оставив открытой дверцу холодильника и пнув по пути пакет из «Долговязого Джона Сильвера», который отлетает под стол. Мать сидит на диване, вытянувшись в струнку. На ней синяя шелковая пижама. Рубашка запачкана кровавой блевотой. Живот раздут, пуговицы едва держатся. Это живот женщины на седьмом месяце беременности. Волосы торчат во все стороны, обрамляя мертвенно-бледное лицо. Ноздри забиты спекшейся кровью. Глаза вылезают из орбит. Мать не видит его, во всяком случае, поначалу он так думает, но потом она протягивает к нему руки.
– Мама! Мама!
Он хочет похлопать ее по спине, но видит на кофейном столике тарелку с практически съеденным гамбургером, стоящую рядом с большим стаканом, на дне которого остатки «отвертки», и понимает, что похлопывание не поможет. Дело не в застрявшем в горле куске гамбургера. Если бы.
Барабанная дробь, которую он услышал, когда вошел в дом, раздается вновь: ноги матери начинают стучать по полу, словно она марширует на месте. Спина изгибается дугой. Руки взлетают вверх. Теперь она одновременно марширует и подает кому-то только ей ведомые сигналы. Одна нога распрямляется и ударяет по кофейному столику. Стакан с остатками «отвертки» падает.
– Мама!
Ее бросает на спинку дивана, потом вперед. Безумные глаза не отрываются от сына. В горле булькает, но она пытается что-то произнести, возможно, его имя, а может, и нет.
Как помогают жертвам отравления? Вливают в горло сырые яйца? Или кока-колу? Нет, кола хороша при расстройстве желудка, а у матери все гораздо хуже.
«Я должен вставить ей в горло два пальца, – думает он. – Чтобы ее вырвало».
Но тут ее зубы начинают выбивать чечетку, и Брейди опасливо отдергивает уже протянутую руку, закрывает ладонью свой рот. Он видит, что она уже в лохмотья искусала нижнюю губу, и от этого на рубашке кровавые следы… во всяком случае, их часть.
– Брейи! – хрипит она, потом следует неразборчивое, но все-таки понятное: – Пазн… девт… одн… одн!
Позвони 911.
Он идет к телефону. Снимает трубку, потом осознает: звонить нельзя. Думает о вопросах, которые ему зададут. Кладет трубку и поворачивается к матери.
– Зачем ты туда полезла, мам? Зачем?
– Брейи! Девт… одн… одн!
– Когда ты его съела? Сколько прошло времени?
Вместо ответа она вновь марширует. Голова откидывается назад, выпученные глаза секунду-другую изучают потолок, прежде чем голову бросает вперед. Спина не двигается вовсе, зато голова – словно на шарнире. Булькающие звуки возвращаются: будто вода уходит в наполовину забитое сливное отверстие. Рот раскрывается, из него выплескивается блевота. С чавканьем плюхается ей на колени. Господи, сколько крови!
Он думает о том, что не раз желал ей смерти. «Но я никогда не хотел, чтобы она ушла так. Так – никогда».
Идея сверкает в голове: луч маяка в бурном ночном море. Он может выяснить, как ее спасти. В Сети. В Сети есть все!
– Я тебе помогу, – обещает он, – но мне нужно на несколько минут спуститься вниз. Ты просто… просто держись, мама. Попытайся…
Чуть не говорит: Попытайся расслабиться.
Он бежит на кухню, к двери в свой командный пункт. Внизу он найдет, как ее спасти. И даже если не найдет, не хочет смотреть, как она умирает.
28
Свет включается словом «контроль», и он произносит его трижды, но подвал остается темным. Брейди осознает, что программа, распознающая голос, не срабатывает, потому что он говорит не своим голосом, и стоит ли этому удивляться? Стоит ли этому удивляться, твою мать?
Так что он щелкает выключателем и спускается вниз, но сначала захлопывает за собой дверь, отсекая эти звериные звуки, доносящиеся из гостиной.
Он не пытается включить голосом компьютеры, просто нажимает кнопку «Пуск» на Номере три. Начинается обратный отсчет, который он останавливает, введя пароль. Но противоядие не ищет, знает, что уже слишком поздно, просто сидит в безопасном месте, свыкаясь с неизбежным.
Он даже знает, что произошло. Вчера она держалась, оставалась трезвой достаточно долго для того, чтобы приготовить вкусный ужин, поэтому сегодня наверстывала упущенное. Набралась и решила, что надо что-нибудь съесть, чтобы чуть протрезветь, до того как ее красавчик вернется домой. В кладовой и в холодильнике ничего путного не нашла. Вспомнила про мини-холодильник в гараже. Газировка ее не интересовала, но вдруг там лежат какие-нибудь закуски? И обнаружила кое-что получше: мешочек со свежим фаршем для гамбургеров.
Брейди вспоминает давнюю пословицу: если какая-то неприятность может случиться, она обязательно случится. Принцип Питера? Он выходит в Сеть, чтобы выяснить. Достаточно быстро узнает, что это не принцип Питера, а закон Мерфи. Назван в честь Эдварда Мерфи. Инженера, который занимался деталями для самолетов. Кто бы мог подумать…
Он заглядывает на несколько других сайтов – на самом деле больше, чем несколько, – какое-то время раскладывает пасьянс. Когда сверху доносится громкий удар, решает, что неплохо послушать музыку на айподе. Что-нибудь веселенькое. Скажем, «Стэйпл сингерс».
Слушая «Уважай себя», он заходит на сайт «Под синим зонтом Дебби», чтобы посмотреть, нет ли послания от жирного экс-копа.
29
Когда ждать дольше мочи нет, Брейди крадется наверх. Уже спустились сумерки. Запах подгоревшего гамбургера почти выветрился, но вонь блевоты все еще сильная. Он входит в гостиную. Мать лежит на полу рядом с кофейным столиком. Перевернутым. Ее глаза смотрят в потолок. Губы растянуты в широченной ухмылке. Пальцы скрючены. Она мертва.
Брейди думает: «Ну почему ты пошла в гараж, когда проголодалась? Ох, мама, мамочка, что на тебя нашло?»
Если какая-то неприятность может случиться, она обязательно случится. Он смотрит на грязный ковер и пытается вспомнить, есть ли у них пятновыводитель.
Это все вина Ходжеса. Только его.
И он поквитается со старым детпеном в самом скором времени. Но сейчас надо решать другую проблему, более насущную. Он садится, чтобы обдумать ее. Берет стул, на котором сидел, когда смотрел с матерью телевизор. Осознает, что она никогда больше не увидит реалити-шоу. Это грустно… но есть и смешная сторона. Он представляет себе Джеффа Пробста, присылающего цветы и открытку: «От всех твоих Выживающих друзей», и не может сдержать смех.
Так что же ему с ней делать? Соседи ее не хватятся, потому что она с ними не общалась, считала воображалами. Подруг и друзей у нее нет, даже собутыльников, потому что пила она исключительно дома и в одиночку. Однажды – в редком приступе самокритики – мать заявила ему, что по барам не ходит, поскольку там полно таких же пьяниц, как она.
– Поэтому ты попробовала это дерьмо, но не остановилась? – спрашивает он у трупа. – Потому что слишком набралась?
