– Вы не джентльмен, сэр, – говорит она. Потом добавляет: – И слава Богу. Поехали.
3
На этот раз все получается еще лучше, потому что они начинают притираться друг к другу. Озабоченность уступает место страсти. Когда с любовными ласками покончено, Джейни надевает одну из его рубашек (она такая большая, что грудей не видно, а подол доходит до колен) и обследует маленький дом. Ходжес с легкой тревогой следует за ней.
Вердикт она выносит после возвращения в спальню:
– Не так уж плохо для гнезда холостяка. В раковине нет грязных тарелок, в ванной – волос, на телевизоре – порнофильмов. Я даже заметила листья салата в холодильнике, что дает тебе бонусные очки.
Она захватила из холодильника две банки пива и теперь чокается с ним.
– Я и не ожидал оказаться здесь с женщиной, – говорит Ходжес. – Разве что приехала бы дочь. Мы говорим по телефону, переписываемся по электронной почте, но Элли уже пару лет не приезжала.
– При разводе она взяла сторону твоей бывшей?
– Полагаю, что да. – Раньше Ходжес об этом даже не думал. – Если так, то имела полное право.
– Ты слишком строго себя судишь.
Ходжес пьет пиво маленькими глотками. Вкус отменный. При очередном глотке в голову приходит интересная мысль.
– Тетя Шарлотта знает номер моего телефона, Джейни?
– Еще чего. Я захотела приехать сюда, а не возвращаться в кондоминиум, не по этой причине, но не буду врать, что не думала об этом. – Она очень серьезно смотрит на него. – Ты пойдешь на панихиду в среду? Скажи, что пойдешь. Пожалуйста. Мне нужен друг.
– Конечно. Буду и на прощании во вторник.
Ее лицо озаряет счастливое изумление.
– На такое я и не рассчитывала.
Ходжеса принятое им решение не удивляет. Он полностью включился в расследование, а присутствие на похоронах человека, имеющего отношение к делу об убийстве (даже косвенное), – стандартная полицейская процедура. Он не верит, что Мистер Мерседес придет прощаться с усопшей или на панихиду в среду, но исключить этого нельзя. Ходжес не видел сегодняшней газеты, но какой-нибудь ушлый репортер мог связать миссис Уэртон и Оливию Трелони, покончившую с собой после того, как ее автомобиль использовали в качестве орудия убийства. Такая связь едва ли тянет на новости, однако то же самое можно сказать о пристрастии Линдси Лохан к наркотикам и алкоголю. Ходжес думает, что в газете может появиться хотя бы маленькая заметка.
– Я хочу пойти, – говорит он. – А что ты сделаешь с пеплом?
– В похоронном бюро его называют кремейнс
[34]
, – отвечает она и морщит нос, как часто делает после его «ага». – Это, наверное, круто? Но мне напоминает то, что сыплют в кофе. С другой стороны, уверена, что не придется сражаться за урну с прахом с тетей Шарлоттой и дядей Генри.
– Конечно, не придется. Поминки будут?
Джейни вздыхает.
– Тетя Ша настаивает. Поэтому панихида в десять утра, а потом ленч в Шугар-Хайтс. Пока мы будем есть сандвичи и пересказывать любимые истории Элизабет Уэртон, сотрудники похоронного бюро позаботятся о кремации. А что делать с прахом, я решу после того, как эта троица отбудет в четверг. Им не придется даже смотреть на урну.
– Это хорошая идея.
– Спасибо, но ленч меня пугает. Не миссис Харрис, не несколько старых подруг матери, а они. Если тетя Шарлотта что-нибудь учудит, боюсь, Холли слетит с катушек. Ты ведь придешь на поминки, правда?
– Если ты позволишь залезть под рубашку, которая сейчас на тебе, я сделаю все, что захочешь.
– В таком случае я даже помогу с пуговицами.
4
Неподалеку от дома на Харпер-роуд, где Кермит Уильям Ходжес и Джанель Паттерсон лежат в постели, Брейди Хартсфилд сидит в своем командном пункте. Этим вечером – у верстака, а не перед компьютерами. И ничего не делает.
Рядом, среди инструментов, проводов и электронных деталей, лежит вышедший в понедельник номер газеты, все еще завернутый в полиэтилен. Он занес газету в дом, когда вернулся из «Дисконт электроникс», но только по привычке. Новости его не интересуют. Ему есть о чем подумать и без них. Как добраться до копа? Как попасть на концерт «Здесь и сейчас» в ЦКИ, надев жилетку смертника? Если он действительно собирается это сделать, впереди огромная работа. Предстоит вскопать длинную грядку. Или подняться на высокую гору. Или… или…
Но запас сравнений иссяк. Или это метафоры?
Может, мечтательно думает он, мне покончить с собой прямо здесь и сейчас? Избавиться от всех этих ужасных мыслей? Моментальных снимков из ада?
Моментальных снимков… Мать, судорожно дергающаяся на диване после того, как съела отравленное мясо, предназначавшееся собаке Робинсонов. Мать с выпученными глазами, в пижаме с пятнами кровавой блевоты… И как будет смотреться эта фотография в семейном альбоме?
Ему надо подумать, но в голове бушует ураган, мощный, разрушительный, пятой категории, масштаба Катрины, и все летит кувырком.
Его старый скаутский спальник расстелен в подвале поверх надувного матраса. Он принес их из гаража. Матрас медленно сдувается. Брейди полагает, что должен его заменить, если собирается спать в подвале тот короткий промежуток жизни, который ему остается. А где ему спать? Он не может заставить себя воспользоваться кроватью на втором этаже, потому что в комнате дальше по коридору лежит труп его матери, возможно, уже начавший разлагаться. Он включил кондиционер на максимальный холод, но не питает иллюзий насчет того, что это сработает. О том, чтобы спать в гостиной, речи нет. Он навел чистоту, сделал все, что мог, перевернул диванные подушки, но там все равно воняет ее блевотой.
Нет, ничего другого не остается, кроме как спать внизу. В его командном пункте. Разумеется, у подвала есть своя пренеприятная история: именно здесь умер его младший брат. Только умер – это эвфемизм, а сейчас не до смягчений.
Брейди думает о том, как воспользовался именем Фрэнки, когда чатился с Оливией Трелони под «Синим зонтом». Словно Фрэнки на какое-то время ожил. Но едва эта сука Трелони умерла, Фрэнки умер вместе с ней.
Снова умер.
– Ты мне никогда не нравился, – говорит он, глядя на пол у лестницы. Голос у него до странности детский, высокий и пронзительный, но Брейди этого не замечает. – И мне пришлось. – Пауза. – Нам пришлось.
Он думает о матери, о том, какой прекрасной она была в те дни.
В те давние дни.
5
Дебора Энн Хартсфилд относилась к тем редким девушкам из групп поддержки, которые, повзрослев (и даже после родов), сохранили фигуру, позволявшую им по пятницам прыгать и танцевать под яркими огнями в игровых паузах: светловолосая, высокая, с округлостями во всех положенных местах. В первые годы замужества она выпивала разве что стакан вина за обедом, и не каждый день. А чего напиваться, если и в трезвости жизнь приносила только радость? Муж работал, они жили в собственном доме в Норт-Сайде – не дворце, конечно, но вполне пристойном для первого семейного гнезда – и растили двоих детей.
