Радио тараторило по-испански. Я не могла разобрать ни слова, но это не имело значения. Думала о Клаудии де ла Альде в черной юбке и пастельного тона блузке, тщетно пытаясь вспомнить выражение ее лица на фотографиях.
Но из прошлого всплывали и другие картины. Неглубокие могилы. Завернутые в ковры разлагающиеся тела. Прикрытые опавшей листвой скелеты. Истлевшая одежда, которую растащили звери.
Заполненный густой жижей череп.
Желудок судорожно сжался.
Лица охваченных горем родителей. Их ребенок мертв, и я должна им об этом сообщить. Они ошеломлены и потрясены, не хотят верить, злятся. Жуткая работа – приносить такие известия.
Черт побери! Похоже, опять то же самое.
Сердце отчаянно колотилось в груди.
Черт! Черт! Черт!
Примерно в то время, когда я ехала узнать побольше о кошачьих волосах, сеньоре де ла Альде позвонил мужчина. Сообщил, что Клаудия мертва и где искать тело. В истерике женщина позвонила Эрнандесу, а тот – Хикаю. Поисковая группа нашла кости в овраге на западной окраине города.
– Что еще говорил Эрнандес? – спросила я.
– Звонили из телефонной будки.
– Откуда?
– С автобусной станции Кобан в Первой зоне.
– Что сказал звонивший?
– Дал координаты тела в Седьмой зоне, после чего повесил трубку.
– Возле археологических раскопок?
– Чуть дальше.
Седьмая зона напоминает щупальце, огибающее руины Каминальхую, центра цивилизации майя, где в лучшие времена насчитывалось триста курганов, тринадцать стадионов и пятьдесят тысяч жителей. В отличие от майя из низин, строители Каминальхую предпочитали камню необожженный кирпич – не слишком разумный выбор в тропическом климате. Эрозия и расширение города взяли свое, и сегодня древний метрополис представляет собой не более чем ряд покрытых землей холмиков – зеленые просторы для влюбленных и игроков во фрисби.
– Клаудия работала в музее Иксчель. Думаете, тут есть связь?
– Это я обязательно выясню.
Салон машины наполнился вонью – мы промчались мимо свалки.
– Сеньора де ла Альда узнала голос звонившего?
– Нет.
Строения, мимо которых мы проезжали, становились все более ветхими и убогими. Наконец Галиано свернул на узкую улочку с забегаловками и магазинчиками на всех углах. Мы пронеслись мимо полуразвалившихся каркасных домов с бельем на веревках и покосившимися ступенями. Через четыре квартала улица закончилась Т-образным перекрестком, а тот – тупиками с обеих сторон.
Свернув налево, мы увидели до уныния знакомую сцену. По одну сторону выстроились патрульные машины: огни мигают, рации бормочут. На противоположной обочине ждал фургон из морга. Позади него, за металлическим ограждением, начинался крутой спуск в овраг.
В двадцати ярдах впереди мостовая заканчивалась сетчатой оградой. Вдоль нее, уходя в расселину, тянулась желтая полицейская лента. По огороженной территории перемещались копы в форме. Несколько человек наблюдали снаружи – одни держали фотоаппараты, другие делали записи. Позади нас машины и телевизионный фургон. Из авто выглядывали представители прессы – кто-то курил, кто-то разговаривал, кто-то дремал.
Мы с Галиано хлопнули дверцами – и объективы нацелились в нашу сторону. Журналисты сбились в кучу.
– Señor, esta…
– Детектив Галиано…
– Una pregunta, por favor…
[41]
Не обращая внимания на атаку, мы нырнули под ленту и направились к краю оврага. За спинами защелкали затворы, послышались вопросы.
В пяти ярдах ниже по склону стоял Эрнандес. Галиано начал спускаться к нему. Я двинулась следом.
Покрытый травой и кустарником склон оказался довольно крутым. Я спускалась боком, пригнувшись и хватаясь за растительность. Не хотелось вывихнуть лодыжку или споткнуться и покатиться вниз.
Ветки трещали в руках. Камни с грохотом скатывались вниз по склону, пугая птиц, которые с криками кружили над головой.
Я почувствовала прилив адреналина.
«Может, это вовсе не она», – убеждала я себя.
С каждым шагом сладковатая вонь становилась все сильнее.
Пятнадцатью футами ниже земля выравнивалась, прежде чем снова устремиться вниз.
«Возможно, звонил сумасшедший», – подумала я, ступая на небольшое плато. В конце концов, об исчезновении де ла Альды писали в газетах.
Марио Колон водил металлоискателем над землей. Хуан-Карлос Хикай фотографировал что-то у ног Эрнандеса. Как и в «Параисо», оба были в комбинезонах и кепи.
Мы с Галиано подошли к Эрнандесу.
Тело лежало в прорытой дождевой водой канаве там, где плато переходило в склон. Покрытое грязью и листьями, оно покоилось на разорванном черном пластике. Труп превратился в скелет, но остатки мышц и связок удерживали кости вместе.
От одного взгляда у меня перехватило дыхание.
Кости рук торчали подобно сухим палкам из рукавов бледно-голубой блузки. Кости ног высовывались из-под истлевшей черной юбки и исчезали в заляпанных грязью носках и туфлях.
Черт! Черт! Черт!
– Череп дальше в овраге, – сказал Эрнандес.
Лоб его блестел от пота, лицо покраснело, рубашка прилипла к груди, словно тога на римской скульптуре.
Я присела на корточки. Вверх с жужжанием взмыли мухи, сверкая зелеными тельцами в лучах солнца. Остатки истлевшей кожи были испещрены маленькими круглыми дырочками. На костях виднелось множество мелких желобков. Одна кисть руки отсутствовала.
– Ее обезглавили? – спросил Эрнандес.
– Животные, – ответила я.
– Что за животные?
– Мелкие падальщики. Может, еноты.
Галиано присел рядом со мной. Не обращая внимания на запах гниющей плоти, достал из кармана ручку и выпутал из шейных позвонков цепочку. Поднес ручку к глазам – и солнце блеснуло на серебряном кресте.
Вернув цепочку на место, детектив встал и огляделся.
– Вряд ли мы многое здесь найдем, – сказал он, играя желваками.
– После того как она десять месяцев провела в земле, уж точно, – согласился Эрнандес.
– Прочешите окрестности. И обо всем сообщайте мне.
– Хорошо.
– А что соседи?
– Ходим по домам, но вряд ли многое узнаем. Вероятно, ее сбросили туда ночью. – Он показал на старика, стоявшего за лентой на холме. – Этот дедушка живет в квартале отсюда. Он что-то заметил, потому что это тупик и обычно здесь мало кто ездит. По его словам, водитель возвращался дважды или трижды, всегда ночью, всегда один. Старик решил: может, извращенец ищет место, чтобы подрочить, и предпочел держаться подальше.
