— Нет, — кричала она в трубку, весело поглядывая на меня. — Это тебе не американский мужчина-элефант… Эди, он прекрасен! Вот и сейчас он лезет в мою пизду… — объявила она, так как я действительно, положив руку на пелвис
[38]
, большим пальцем проник в нее…
Затем мы опять ебались, приведя кровать в состояние необыкновенного разгрома. По моему предложению мы намазались кокосовым маслом с головы до пят, оба, и ебались, скользя друг по другу. Отскользив, мы приняли еще по маленькому лиловому кристаллику мескалина. Мескалин, как и кокаин, был у нее очень хороший — без спида, менее галлюцинаторный и более, ну как бы его охарактеризовать, глубокий… Потом мы добавили еще квайлюдов. Ебались опять. Позвонил ее приятель, пуэрториканец Луис, с которым она познакомилась в тюрьме. Ему она тоже сообщила, что ебется с русским и что русский ее очень устраивает. Луис что-то сказал ей, на что она захохотала. От мескалина и квайлюдов она стала говорить нечетко, речь ее превратилась в гундосое бормотание, но разве нам нужна была в постели ее речь. Луис, тот, очевидно, ее понимал…
ТВ работал, и я поставил его на тот же рок-видеоканал и… опять увидел Майкла Джексона…
— Кого убили? — спросила Эвелин Луиса… — Неужели? — Потом она долго слушала Луиса, сделав сочувственное лицо.
Я, глядя на Майкла Джексона, представлял себя и его в одной постели. Какой он тоненький, какой он прекрасненький, думал я. И вдруг я заплакал.
— Что с тобой, Эдуард? — спросила Эвелин, оторвавшись от трубки.
— Ничего, — ответил я, шмыгнув носом. — Драгс.
И чтобы не расстраиваться, убрал Майкла Джексона. Черно-белые злодеи крались среди плохо видимых кладбищенских плит.
— Я познакомлю тебя с Луисом, — пообещала мне Эвелин, повесив трубку. — Он живет на Нижнем Ист-Сайде. Полиция застрелила одного парня, которого мы оба хорошо знали. Вчера. Луис мой партнер, — сообщила она доверительно, приползла ко мне и обняла меня за ноги. — Мы вместе работаем. Он замечательный парень.
Она поверяет мне свои секреты. Это следует ценить, подумал я и погладил ее по мелко завитой шевелюре.
— Луис утверждает, Эдуард… — она засмеялась, — что нож выглядит куда страшнее револьвера. Как ты считаешь?
— Разумеется, пуэрториканец прав, — сказал я. — Быть неаккуратно порезанным почему-то страшнее, чем опасность того, что в тебя выстрелят и сделают в теле аккуратную маленькую дыру. Опять же лицезреть блестящее холодное лезвие — удовольствие не из приятных. Б-р-р!
— Пуэрториканцы очень любят ножи.
— Как некоторые любят пизду, — подытожил я и, поставив ее на колени, влез вначале в ее пизду рукой, а потом вставил туда член.
Злодеи в ТВ, быстро мелькая лопатами, вырывали гроб из земли.
На следующий день, около 11 часов, разваливаясь на части от усталости, мы понюхали кокаина, влезли в «бьюик», и она отвезла меня в Иммигрэйшан Сервис на Федеральной площади, где у меня был в тот день апойнтмент.
— Позвоню тебе вечером, — сказал я ей, прикрывая дверцу машины… Я не позвонил ей вечером и не позвонил ей никогда. Зачем, ей-Богу? Следующая наша встреча была бы неинтересна. И я и она, мы присовокупили друг друга к нашим альбомам воспоминаний, и возможно, сейчас в Нью-Йорке она как раз рассказывает подруге: “Был у меня однажды и русский парень. Он был писатель…
Юбилей дяди Изи
Теперь я знаю, как они становятся Мейерами Ланскими или Лемке-бухгалтерами. Я увидел своими глазами. Я присутствовал на одном из эпизодов «Крестного отца», проигранном передо мною жизнью.
Я застрял той весной в Лос-Анджелесе. Я и Виктор сидели в русском ресторане «Мишка» на Санеэт-бульваре, пили водку, и он сказал мне:
— Я еду на юбилей к дяде Изе. Поехали со мной. Не пожалеешь. Уверен, что тебе будет интересно. — И увидев скептическую гримасу на моем лице, выдал мне справку: — Дядя Изя — мультимиллионер и мафиози. Доказать это, наверное, никакой суд не сможет, но сам факт, что он, приехав пять лет назад из Кишинева, сделал огромные деньги в констракшэн-бизнес, говорит сам за себя. Всем известно, кому принадлежит в Штатах констракшэн-бизнес…
По непонятным мне причинам адвокат Виктор опекал меня и считал почему-то своей обязанностью меня развлекать. Ловкий, циничный или желающий казаться таковым, злой, Виктор гордился своей профессией. Неизвестные мне деловые операции связывали его с хорошо откормленными типами в расстегнутых до пупа рубашках и с золотыми цепями вокруг красных шей, время от времени подходившими к нашему столу, чтобы с ним поздороваться.
— Поехали, — продолжил он соблазнение, — посмотришь, как евреи выебываются. Он себе целый замок построил над обрывом, этот старый козел! Бассейн, по дому снизу доверху по всем пяти этажам лифт ходит… Слуги, растения…
И, стряхнув пепел с «Марлборо», Виктор хрипловатым голосом пропел несколько строчек воровской русской песни:
— Там девочки танцуют голые,
Там дамы в соболях.
Лакеи носят вина,
А воры носят фрак!
Мы встали и направились к выходу через весь шумный ресторан «Мишка». На сцену как раз вышла полупьяная певица Галина, и публика, состоявшая в основном из евреев-эмигрантов, шумно захлопала. У исполнительницы русских и цыганских песен был хороший голос, высокая и красивая, она пользовалась популярностью. Начинался еще один вечер в «Мишке».
— Ха, сейчас ты увидишь еще более густую смесь… — сказал Виктор, когда мы оказались за дверью.
И Виктор поморщился. Непонятно было, нравится ли ему густая смесь или он осуждает. Или ей завидует.
Его мощный серый «крайслер» доставил нас вверх, на холмы, выше лос-анджелевского смога, туда, где живут богатые. Когда мы выехали на черный асфальт частной дороги, лишь по одной стороне которой, на низвергающемся в долину крае обрыва возвышались жилища тех, кто сделал свои деньги, пошел дождь. Тихий и мягкий, но тропически густой, он быстро закрасил переднее стекло. И Виктор включил щетки. Примитивные роботы, заменяющие труд клошара с тряпкой в черных руках, сгибаясь худыми коленями саранчи, монотонно исполняли свои упражнения. Снова и снова.
Мы прибыли далеко не первыми. Прыщавый толстоногий юноша в джинсовых шортах, с красным флажком в руках, рассеянно заметался, пытаясь отыскать для нас место парковки. Уже несколько десятков автомобилей скатывалось вниз вдоль дороги, уткнувшись мордами в тщательно забетонированный срез скалы или в полутропические мексиканские кустарники. Мы отдали «крайслер» юноше, Виктор взял с заднего сиденья сверток — подарок, и мы пошли к замку дяди Изи. Короткий дождь прекратился. Остро пахло мокрым лимоном в жарком банном воздухе. Только два этажа возвышались, облицованные розовым мрамором или подделкой под мрамор, над уровнем дороги.
— Похоже на мавзолей или баню… — шепнул я Виктору.
