— Я только что говорил с шефом пожарных Бейли, — сказал Расмуссен, когда я примостилась на бордюре в нескольких футах от него. — Знаешь, пожарные нашли теннисную туфлю на берегу лагуны, и она как две капли воды похожа на те тенниски, в какие Сара Хейнеманн была обута в тот вечер, когда пропала.
Радуясь, что мой расчет оказался верен, я стала сколупывать корочку с царапины, которой меня наградили колючие кусты Кенфилдов той ночью, когда я удирала от него по аллее.
— Салли?
От Расмуссена пахло — лучше не бывает. Не совсем «Аква Велва», как от папы, но чем-то другим, похожим на запах апельсина в тот момент, когда сдираешь с него корку.
— Никто тебя не накажет. Просто расскажи мне всю правду. Это ведь ты нашла тенниску?
Я оглянулась на «шеви». Нелл и Эдди даже не глядели в мою сторону. Если постарается, Расмуссен легко успеет схватить меня и впихнуть в багажник патрульной машины, а когда люди спросят потом, куда это подевалась Салли О’Мэлли, просто скажет: боже-ты-мой, я видел, как она уходила по Норт-авеню. Кажется, собиралась купить пару упаковок «Клинекса» в магазине «Файв энд Дайм».
— Салли?
Я смотрела на асфальт у бордюра. Там валялась палочка от мороженого, и я подобрала ее, чтобы отдать потом дядюшке Полу.
— Я знаю, тебе и твоей семье приходится нелегко, — проникновенным тоном сказал Расмуссен. — Правда знаю.
Да ничегошеньки он не знает! У него что, мама умирала? А может, его отчим вечно напивался в стельку? Разве умер у него отец, которому он кое-что пообещал, разве есть у него младшая сестренка, о которой нужно заботиться, и старшая сестра, которая окончательно свихнулась на почве любви? На миг мне даже подумалось: ну же, похищай меня, насильничай, убивай. Побыстрее с этим покончим! И от мыслей таких я вовсе перепугалась. Мысли в таком роде не выказывали того на-стыр-ства, какого ждал от меня папа.
— Ты должна сказать мне правду, Салли. Это очень важно.
— Да, я дернула за ручку. А тенниску нашла Тру под большой ивой у лагуны.
Рот у него сразу в твердую линию сжался.
— Это я и хотел узнать.
Расмуссен встал и потянулся в задний карман за бумажником. Распахнул его и вынул карточку. На ней значилось:
Дэвид Расмуссен. Участок 6. Жетон 343.
И номер телефона.
— Если вспомнишь еще что-нибудь, чем захочешь поделиться, звони по этому номеру. — Он постучал пальцем по цифрам. Грязь под ногтями. Наверное, осталась после того, как он зарыл Сару. — Или, если дело совсем срочное, вполне можешь прийти ко мне домой и рассказать. — И добавил, будто смущаясь: — У меня есть сад. Я слыхал, ты любишь возиться в саду.
Вот интересно, где он об этом слыхал?
Я встала, и Расмуссен протянул мне эту свою карточку с именем и номером телефона. К обратной стороне подклеена пятидолларовая бумажка. И это было довольно странно. Но и вполовину не настолько странно, как те фотографии, что мелькнули в его бумажнике. На одной, прошлогодней, красовалась я сама, в школьной форме. А за пластиковым окошком, куда можно вставить только один снимок, я увидела Джуни Пяцковски в особом платье для Первого Причастия. Не лицо, а сплошная улыбка. Бедняжка понятия не имела, что ее ждет.
Глава 14
Когда я забралась назад в машину, Эдди спросил:
— Чего ему было нужно?
— Просто задавал вопросы.
— О чем? — спросила Нелл, поглаживая Эдди по руке.
— Про Сару Хейнеманн.
— О той пропавшей девчушке? — удивился Эдди.
Я не стала показывать им карточку, которую мне дал Расмуссен. И не рассказала про фотографии — свою и Джуни Пяцковски, — которые заметила в его бумажнике. Какой с этого толк?
— Смотри, что я нашла.
Я протянула Нелл пять долларов, которыми Расмуссен хотел купить мое молчание. Подозревал ведь, что я знаю, какой он убийца и насильник. Как в том фильме, который мы смотрели вместе с Тру. Я не могла вспомнить, как он назывался, но там было про шантаж — это когда кто-то кому-то дает деньги, чтобы второй кто-то помалкивал, не то ему хуже будет. Вот чем были те пять «зеленых». Кровавые деньги.
Эдди отъехал от обочины, но я сказала:
— Не хочу больше в больницу.
Хотя мне хотелось повидать маму, сказать, что папа простил ее, и, может, полежать рядышком и рассказать, что у Расмуссена в бумажнике лежат мой снимок и фото убитой девочки. Надеялась, что она мне поверит. Хотя вряд ли. И от всего этого мне стало так грустно, грустнее даже, чем если бы я очутилась на необитаемом острове после кораблекрушения и не нашла там верного Пятницы.
— Клево. — Эдди выхватил деньги у Нелл и поддал газу. — Давайте заедем в «Млечный Путь».
Нелл вроде не сильно огорчилась, что мы не поедем навестить маму, ее вполне устраивало все, что предлагал Эдди. Я высунула голову в окно, чтобы хоть немного охладиться. На Норт-авеню мы миновали «Студию танца Элейн» и заброшенное здание шиномонтажа, которое случайно подожгла Мэри Браун. Клянусь, там еще воняет горелой резиной.
— Салли? — Нелл тоже высунула голову в окно.
— Чего? — Я втянула свою обратно внутрь машины, и она тоже.
— У вас с Тру все нормально?
— Ага.
— Ты знаешь насчет Холла, верно?
Она имела в виду, что он приударил за Рози Раггинс, официанткой с коктейлями и с родинкой над губой, похожей на крошку от шоколадного печенья. Мы только что проехали «Пиво и Боулинг у Джербака». Приметная машина Холла с деревянными боками стояла как раз напротив входа. А ведь сейчас он должен вовсю продавать обувь в магазине Шустера.
Нелл пристроила голову Эдди на плечо. Прическа прямо как проволочный моток для мытья сковородок — словно и не родственники вовсе, такие мы разные. Мама как-то показывала мне фотографию, где они вместе с отцом Нелл сидят на крыле автомобиля. Ну точно, Нелл пошла в своего папу грубо обтесанным подбородком и модным сейчас носом, похожим на трамплин для лыжников.
Она обернулась ко мне и сказала очень добрым голосом, отчего мне сразу сделалось не по себе:
— Врач говорит, мама выглядит не очень. Ты уж приготовься.
— Эй, вы двое! — буркнул Эдди. — Хватит уже болтать про смерть и прочее. Тоска же.
Он остановился прямо в центре Норт-авеню и включил поворотник, чтобы свернуть к «Млечному Пути». Я о нем слыхала, но не была там ни разу. Вокруг полно парней в кожаных куртках и девушек с «конскими хвостами», все смеялись и стояли себе, прислонясь к машинам, поглядывали вокруг, чтобы понять, смотрят ли на них. Гремел рок-н-ролл, и все орали, пытаясь докричаться до девушек на роликовых коньках, которые с красными подносами раскатывали туда-сюда между машинами.
