Эдди втиснулся в свободное место, затащил внутрь какую-то штуку с маленьким динамиком и сказал:
— Привет.
— Добро пожаловать в «Млечный Путь»… Мы готовим по рецептам иных миров, — ответил далекий голос, но таким тоном, словно это все неправда.
— Привет, тетя Нэнси, это я, Эдди.
Динамик засвистел.
— Чего тебе, Эдди?
— Четыре чизбургера без лука, четыре порции картошки и четыре тройных марсианских коктейля.
Вот тут-то до меня и дошло, почему заведение зовется «Млечный Путь», — потому что на каждом столбике были нацеплены все эти планеты, красные и синие, а еще спутники и звезды. А роликовые девушки — сплошь в серебряных юбочках, и на головах у них из стороны в сторону качаются антенны.
— Когда ты, наконец, выкроишь время поменять мне масло? — спросила тетя Нэнси через динамик.
— Ох… Да хватит уже меня дергать. Сказал, поменяю — значит, поменяю.
Динамик опять засвистел, а потом тетя Нэнси завопила:
— Четыре бургера «Галактика» без лука, четыре картошки фри и четыре шоколадных коктейля. С вас два пятьдесят семь! — А потом добавила: — Завтра же, Эдди, или я расскажу твоей маме, на что я наткнулась в кузове машины, когда искала фонарик.
Эдди сделался того же розового цвета, что и бриджи на Нелл.
— А что она увидела в багажнике? — заинтересовалась Нелл.
— Да ничего. — Когда Эдди врал, левая бровь у него дергалась. Вот интересно, знает ли об этом Нелл? — Просто пивные банки, ты же знаешь, как ма относится к выпивке после несчастного случая с отцом.
У мамы Эдди, то есть у миссис Каллаган, муж погиб прошлой зимой на пекарне «Хорошее настроение». Гроб на похоронах стоял открытый, так что можно было поглядеть на мертвого мистера Каллагана, который и живой-то был страшный, а после смерти и вовсе жуть. Особенно после того, как побывал в прессе для печенья. Но мистеру Беккеру из «Погребальной службы Беккера» как-то удалось надуть лицо мистера Каллагана обратно, и в результате он сделался похож на один из тех восковых манекенов, что показывают за десятицентовик на ярмарке штата Висконсин. Обычно это Мэрилин Монро или Кларк Гейбл.
Эдди оглядел свою прическу в зеркало, вышел из машины и отправился поболтать с Ризом Бюшамом, который стоял, привалившись к ограде, у двери с надписью «Куколки». Риз играл в кости с какими-то другими мальчишками. Он приставучий, вечно колотит кого-то, или толкается, или обзывается всякими словами, даже похуже Жирняя Эла Молинари. Но, похоже, Эдди водит с Ризом дружбу. Они поболтали, со смехом оглядываясь на машину. Тут я забеспокоилась о Нелл. Говорила же бабуля: «Будешь бегать с собаками — подхватишь блох».
Нелл пялилась на Эдди так, будто он красавчик хоть куда, хотя на самом деле Эдди костлявый, весь в прыщах и вообще не особо хорош собой. Но вот волосы у него и вправду красивые, темно-русые, он их взбивает и зачесывает коком. А Нелл сама не своя до волос — так, может, они из-за волос вместе? «Потому-то люди и влюбляются друг в дружку, — говорила нам мама, — влюбляются, потому что у них есть что-то общее».
— Ты его любишь? — спросила я.
Нелл размазывала по губам ярко-розовую помаду, глядя в зеркало.
— А ты что, роман пишешь?
Тут к нам подкатила девушка на роликах, так что Нелл быстренько заулыбалась и говорит:
— Привет, Мелинда.
Мелинда прицепила поднос с едой к окошку со стороны Нелл.
— Привет, Нелл.
Маленькие антенны так и мотались над ее головой. Я не знала точно, зачем это надо, но потом вспомнила, что кафе космическое и тут повсюду штуки как из фильма про Флэша Гордона, так что Мелинда, наверное, изображала космического муравья или что-то этакое.
Нелл потянулась к рулю и подудела в клаксон, спевший «А-хуга!» — давала Эдди понять, что еду принесли. Он рассмеялся каким-то словам Риза Бюшама и неторопливо двинулся к машине.
Эдди мило улыбнулся Мелинде, когда та прокатилась мимо него, но, усевшись в машину, с обидой сказал Нелл:
— Заруби на носу: я возвращаюсь в машину не когда зовут, а когда я сам решу, что пора. — Он выглянул в окно. Риз Бюшам смотрел прямо на него. — Даже не вздумай выкинуть что-то подобное еще хоть раз. Ты мне не бибикай, поняла? — И рванул Нелл за волосы — так, что у нее голова запрокинулась.
— Прости, — прохныкала она.
— На первый раз прощаю, сестренка. — Эдди дернул чуточку сильнее, потом отпустил и оттолкнул ее голову.
По дороге домой все молчали. Разве что ведущий рассказал по радио, что Четвертого июля возможен дождь. Пакет с едой согревал мне колени, но я, хоть и была голодна, не могла проглотить ни кусочка, все думала о том, как Эдди поступил с Нелл. Так вот запросто усмирил ее.
Когда мы подъехали к нашему дому, Нелл выбралась из машины, и желтый мамин шарфик затрепетал на ветерке. Я едва успела хлопнуть дверцей, как Эдди ударил по газам. Мы с Нелл так и стояли рядышком, глядя, как он уносится прочь по Влит-стрит, и слушая, как песня Диона про влюбленного тинейджера затихает вдали.
Глава 15
Я догадывалась, что Тру сидит на скамейке на заднем дворе, складывает салфетки вперед, и назад, и вперед, и назад, в одну пухлую полоску, чтобы потом заколоть ее посредине невидимкой и медленно разделить слои «Клинекса», пока ее творение не станет неотличимо от цветка гвоздики, а мама всегда говорила, что эти цветы замечательно подходят для похорон.
Проходя мимо кухонного окна наших хозяев, я вспомнила, чем мистер Голдман возмущался вчера, пока я ковырялась в земле, выискивая червяков. Он спорил с женой, и его громкий голос долетал до меня через оконную сетку; он кричал, что Холл — betrunkenes
[11], и что он не платит за аренду, и что если скоро не заплатит, нам настанет… kaput. Миссис Голдман тихо ответила мужу: «Но, Отто, что будет тогда с детьми?»
— Трууууу! — позвала я, чтобы не напугать сестру. Тру по-настоящему ненавидела, когда ее заставали врасплох. Такой нервной стала после аварии. — Труууу…
Нет ответа. Вот теперь я сама напугалась. Может, Расмуссен передумал гоняться за мной? Может, он решил поохотиться на Тру? Я пробежала по дорожке рядом с розовыми пионами, которые уже никак не пахли и вообще осыпались. Остановилась возле угла и осторожно высунула голову. Тру окружало по меньшей мере штук двадцать белых гвоздик, так что она походила на девушку на праздничной платформе. Она попросту не слышала меня, потому что умела делаться глухой, если трудилась над чем-то. Между пухлых губ высовывался кончик языка.
Я с минуту смотрела, как работает младшая сестренка, а потом, поскольку за нашим двором начинался двор Кенфилдов с одноэтажным домом, стала глядеть на спальню Дотти, и на миг, клянусь, мне показалось, что она стоит в окне. Теперь даже я сама забеспокоилась о своем воображении.
