Тру начинала ерзать. Во все глаза пялилась на стол с призами и даже не слушала. Я догадалась, на что сестра положила глаз. Там лежала настоящая меховая шапка Дэйви Крокетта
[15], а Тру была сама не своя до всяческих шапок, всю последнюю неделю она разглядывала эти самые в «Файв энд Дайм». И вот уже Арти Бюшам гладит енотовый мех.
— Моя сестрица, Марджи, она работает медсестрой в больнице Святого Иосифа и говорит, что Хелен не сдается, — рассказывала миссис Каллаган.
Тру подкралась к столу с призами, встала прямо за Арти и что-то зашептала ему на ухо. Наверное, угрожала утопить в Медовой протоке, если он сейчас же не отдаст ей эту шапку.
— Ты уверена, что у вас дома все в порядке, Сэл?
— У нас все просто чудесно, миссис Каллаган.
Арти уже держит шапку в руках, Тру вцепилась в енотий хвост, и если я не предприму что-то прямо сейчас, то все может кончиться дракой с катанием по земле, участием в которых Тру уже успела завоевать не очень хорошую репутацию.
Я поспешила было к ним, но вдруг остановилась и обернулась на миссис Каллаган:
— Это правда? То, что вы сейчас сказали про маму? Что она не сдается?
Я не знала точно, что имелось в виду, но звучало это очень даже ободряюще. Я изо всех сил желала маме не сдаваться. Но миссис Каллаган не могла выдавить больше ни слова, и я сразу поняла: она всего-то хотела утешить меня.
— Драка!
Я обернулась, а Арти с Тру уже катятся по траве, выламывая друг дружке руки. Сестра завладела шапкой, сунула ее под мышку, а потом еще и хорошенько пнула Арти по ноге, как раз когда мистер Браун подскочил к дерущимся. Он оттащил Тру в сторонку и нахлобучил ей шапку на голову. Я повернулась к Арти Бюшаму. Он скрючился на земле, держась за ногу, рубашка порвана, руки все в грязи. Мне вдруг подумалось, что мамина болезнь нам даже на руку: все-то теперь сносят наши выходки.
Сестра определенно думала о том же самом. Потому что качнула перед лицом Арти енотовым хвостом и со смехом побежала прочь, размахивая над головой неведомо как уцелевшим рожком-факелом и вопя:
— Дайте мне усталый ваш народ. Всех брошенных в нужде!
[16]
Глава 20
Минут на пятнадцать или около того я потеряла Тру в красно-бело-синем мельтешении, так что очень мило поболтала с Этель, которая в тот день взяла выходной и не пошла к миссис Галецки. Этель была со своим джентльменом-другом, мистером Рэймондом Баклендом Джонсом, он сказал, что для краткости мы можем звать его Рэй Бак. Он родом с Юга, как сама Этель. Из Джорджии, кажется. Рэй Бак водит городской автобус, и кожа у него черная-пречерная — как та черная кошка, что перебегает дорогу, суля несчастья. Гораздо чернее, чем у Этель, которая цветом похожа на шоколадный батончик «Херши». А еще Рэй Бак высокий, тощий и сутулый, так что сбоку он вылитый вопросительный знак. Мы с Тру обожаем Этель, а узнав Рэя Бака поближе, заобожали и его.
В наших краях не всем нравятся негры. Скажем, Холлу. И Ризу Бюшаму, который обзывал нас с Тру «фанатками ниггеров» при каждом подходящем случае. Мы с Тру спросили у Этель, отчего это так. А она ответила, что не знает ответа, но некоторых белых не особо волнует судьба цветных. На Юге есть даже целый клуб под названием «ККК», который относится к неграм особенно подло. Они наряжаются в простыни и сжигают кресты на лужайках у домов, где живут негры, просто чтобы оскорбить их. А что, если и Расмуссен в этот самый «ККК» вступил? Натянул же он на голову наволочку, когда кинулся на меня у дома Фацио.
— Ну, мисс Салли, как дела у вашей мамы? — спросила Этель, намекнув Рэю Баку, чтобы тот отошел к киоску с напитками и принес ей чего-нибудь холодненького.
Этель всегда называла нас «мисс Тру» и «мисс Салли», потому что очень хорошо воспитана и ценит хорошие манеры. Мне жутко нравилось, как она говорит. У нее тоже был свой акцент, но не бруклинский, как у Вилли, и не резковатый немецкий, как у Голдманов. Говор у Этель был протяжный, медленный, как вода в Медовой протоке, и однажды, помогая ей чистить клубнику для слоеного торта, я просто уснула как мертвая прямо за кухонным столом, потому что, если подумать хорошенько, именно так и звучал ее голос. Как колыбельная.
— Миссис Каллаган только что рассказала, что мама не сдается, Этель, спасибо, что спросила, — сказала я, забираясь на дерево, под которым сидела Этель, сверху-то легче углядеть Тру.
— Неужто? Ваша мама не сдается? Что ж, всеблагой Господь, это прекрасная новость для моих усталых ушей. — Босая Этель сидела подо мной на пластиковом стуле в тени самого большого дуба, какой только есть у нас в округе, и обмахивалась газетой, которую, по ее словам, любит почитать, потому что это важно — быть в курсе событий. — А вы с мисс Тру давненько не заглядывали.
— Мы были заняты. — Мне не терпелось рассказать ей, как Расмуссен пытался убить меня и снасиловать, так что заглядывать к Этель теперь не особо охота, ведь она живет с ним по соседству. Но, как говорила мама, всему свое время и место. — Как себя чувствует миссис Галецки?
— Она спрашивала о тебе. И мистер Гэри спрашивал.
— А мистер Гэри здесь? — заволновалась я.
Сын миссис Галецки, мистер Гэри Галецки, жил в Калифорнии и каждое лето приезжал повидать свою маму. В прошлый раз, когда он приезжал, мы с ним и с Тру битых два часа играли в «Пиковую даму» на веранде, а потом Тру сказала, что думает, будто мистер Гэри очень любит детей, потому что обычно взрослых нипочем не заставишь с тобою возиться. Мистер Гэри — вот уж кто отличный парень.
— Мистер Гэри здорово разобижен, что вы с Тру не заглянули поздороваться.
Сегодня Этель выглядела особенно шикарно. На ней была маленькая соломенная шляпка с лиловыми фиалками, а платье лимонного цвета чудесно подчеркивало ее шоколадную кожу. Вот почему Рэй Бак смотрел на Этель такими глазами, когда вернулся, неся ей стаканчик холодного чаю со льдом. Она и впрямь выглядела аппетитно. Рэй Бак сразу понял, что мы еще не успели толком поболтать, так что, вручив Этель чай и подмигнув, он тут же отошел в сторонку, щелкнул зажигалкой и закурил сигарету.
— Мы очень скоро зайдем. Обещаю. Тру только сегодня говорила, что дождаться не может увидеть мистера Гэри.
— Вот и хорошо, тогда я скажу ему, чтобы ждал.
Этель сделала долгий глоток и поерзала на стуле, усаживаясь поудобнее, потому что твердо считала: всегда и везде очень важно устраиваться как можно удобнее. В жизни и без того полно неудобств, говорила она.
