Полквартала спустя Расмуссен вывернул на то, что считалось школьной площадкой, но часто использовалось как парковка, случись у кого похороны, или свадьба, или другое важное событие. Я дождаться не могла, чтобы выйти из машины. Даже не представляла, что стану так сильно жалеть Расмуссена, я так разнервничалась, что немного вспотела. И стоило ему выключить мотор, как я налегла на ручку двери.
— Подожди минутку, Салли. Я должен сказать тебе еще кое-что важное.
Руки у него были запутаны узлом на руле, и с виду он казался таким же дерганым, как и я внутри. Может, потому, что мы так близко от церкви, он стал чувствовать себя по-настоящему виноватым и вот-вот сознается в убийствах… Как в кино: там злодей попадает в полицейский участок и после допроса третьего уровня начинает весь дрожать, упирается лбом в стол и орет: «О’кей, это я сделал, о’кей? Признаюсь!»
Расмуссен сказал:
— Мистер Джербак умер.
— Что?
— Мистер Джербак умер.
Мне хотелось сказать, что мистер Джербак мне особо не нравился. Он то и дело колотил своего сына Фрица, и тот вечно приходил в школу с фонарем под глазом и рассказывал, что споткнулся о своего пса, хотя всем и каждому известно: нет у Фрица Джербака никакой собаки.
— Ты понимаешь, что это значит? — спросил Расмуссен.
На углу церкви я заметила Тру — моя сестра стояла рядом со статуей святого Франциска, которого Вилли О’Хара как-то обозвал «сладкой булочкой».
— Значит, скоро будут новые похороны? — сообразила я.
— Верно, но я не это имел в виду. Смерть мистера Джербака означает, что Холл не вернется. Он проведет в тюрьме намного дольше, чем неделю-другую.
Мысли у меня сразу вскипели:
— То есть Холл останется в тюрьме навечно?
Похоже, нам негде будет жить, если Холл не сможет платить аренду из денег, которые получал, продавая ботинки в магазине Шустера. Тут нам точно капут. О, милые Иисус, Мария и Иосиф! Я стиснула зубы, готовясь услышать, что нам с Тру пора собираться в приют на Лисбон-авеню.
— Может, и не навечно, но сядет Холл надолго, очень надолго. — Расмуссен вытер проступивший на лбу пот сложенным платочком, который достал из нагрудного кармана пиджака. — Знаешь, что это значит?
Кажется, знаю.
— Это значит, что тебе, и Нелл, и Тру придется съехать из вашего дома. Голдманы позволят вам остаться еще на неделю, но… что ж… им нужно сдать комнаты людям, которые смогут за них платить. Понимаешь? — Он закинул руку на спинку моего кресла и так близко нагнулся, что я уловила запах апельсиновых долек.
Я глядела в окно на Тру, пытаясь не думать про тех несчастных детей в приюте Святого Иуды. Нам с Тру предстояло сделаться еще двумя безнадегами.
— Значит, нас отправят в приют?
— Вот к этому-то я и веду. — Слова брызнули из Расмуссена, как будто он дал протечку. — Твоя мама считает неплохой идеей, чтобы вы с Тру переехали ко мне — покуда она не оправится настолько, чтобы вернуться.
— Что?!
Должно быть, это просто мое воображение так не смешно расшутилось, не мог он такое сказать, потому что поселиться под одной крышей с Расмуссеном — это самая безумная идея Вирджинии Каннингем, какую я только слыхала!
В наполовину опущенное стекло на другой стороне вежливо постучали. Это был мистер Питерсон, тоже одетый в черный костюм, с розовой гвоздикой в петлице лацкана. Он наклонился к окошку и сказал:
— У нас все готово, Дэйв.
Расмуссен ответил:
— Сейчас подойду, Джек.
А я никак в себя не могла прийти. Мама решила отправить нас с Тру пожить у Расмуссена? Решила, что это «неплохая идея»? Мамочка, как ты могла? Нужно расспросить Нелл. Убедиться, что это правда. Точно, этим и займусь. Расмуссен, должно быть, выдумал все. Конечно, выдумал.
Расмуссен открыл дверцу и сказал:
— В доме полно места. Целых четыре спальни. И Этель в любое время сможет зайти помочь, сделать что-нибудь, чего я бы не смог, — ну, волосы там расчесать. — Он коснулся моей косы, которую Этель заплела утром, и на миг мне показалось, что он расплачется. И хотя я все равно считала Расмуссена убийцей и насильником, я не оттолкнула его. Еще нажалуется маме. Теперь, уже наверняка зная про мамину дружбу с Расмуссеном, придется ходить вокруг него тише воды, ниже травы.
Он высунул обе ноги из машины, но потом обернулся ко мне, как недавно мистер Питерсон, и посоветовал:
— Обсуди это с Тру. Посмотрим, что скажут сестры О’Мэлли. — И направился к церкви, где присоединился к другим мужчинам в черных костюмах, у каждого такое выражение на свежевыбритом лице, будто невероятно горюет.
А я осталась сидеть, не в силах даже моргнуть, до того меня потрясло это известие, пока Тру не подошла и не просунула в машину голову.
— Он сказал тебе? — Она прыгала с одной ноги на другую, как делала, если бывала так возбуждена, что не могла устоять на месте, или очень хотела писать. — Ну что, сказал?
— Что он должен был сказать?
Мне не хотелось передавать сестре слова Расмуссена — вдруг она имеет в виду что-то совсем другое. Одна надежда, что Тру еще не знает, что нам придется жить в приюте, поскольку я ни за что не перееду к Расмуссену.
Тру вытянула меня из машины, и мы зашагали к церковным дверям.
— Холл просидит в тюрьме много-много лет, потому что мистер Джербак умер из-за того, что Холл пристукнул его бутылкой. А мама не собирается умирать.
— Ага, он так и сказал мне.
— Это же фантастика! — завопила Тру, но, вспомнив, что мы на похоронах, добавила потише: — Усраться какая фантастика!
Отчасти — да, фантастика. В той части, где маме становится лучше. И даже в части про Холла; не будет теперь подзатыльников и ремня, зато мама сможет выйти замуж за кого-то другого, ведь не станет же Папа Римский заставлять ее быть замужем за убийцей. Но как быть с той частью, что касается нашего житья-бытья у Расмуссена? Это тоже «усраться какая фантастика»?
— Йиппи айо-ки-йаа! — верещала Тру, и белая роза из сада Расмуссена кивала в ее волосах.
Мы вошли в церковь за Бюшамами, так что пришлось обождать немного, ведь пятнадцать человек не могут сразу подойти к купели со святой водой, особенно если Венди Бюшам решила умыть там лицо.
— А ты откуда знаешь? — шепотом спросила я у Тр у.
— Нелл рассказала. — Тру улыбнулась Арти Бюшаму.
Тот все еще неровно дышал к ней, и его маленькая заячья губа растянулась в ответной улыбке, но тут Риз ухватил брата за загривок и развернул его лицом вперед. На завтрак у Бюшамов были свиные шкварки с горохом. Я чуяла их запах.
— Нелл поболтала с Расмуссеном. Говорила ж тебе, он классный дядька. — Тру тоже понизила голос до шепота: так принято в церкви, где пахнет благовониями, а в окнах большие витражи, и от них делается спокойнее, стоит выглянуть солнышку и разложить на полу разноцветные кусочки головоломки — красные, и желтые, и зеленые.
