— Видите, какой румянец? — Доктор Салливан сам рассмеялся своей шутке. — И выглядит здоровой!
Доктору Салливану не помешали бы новые очки, потому что мама уж точно не выглядела здоровой, но я была так счастлива заполучить ее обратно, что обняла толстый живот доктора, а это оказалось совсем непросто.
— Ну, спасибо, Салли, — сказал доктор (мне неловко говорить об этом, но запах у него изо рта не стал лучше). — Как поживает твое воображение?
— Отлично, доктор Салливан. Просто замечательно. — Совсем мне не хотелось, чтобы он поднимал эту тему при маме. Я уже злилась на себя за то, что обнималась с ним.
Доктор вынул из кармана часы на цепочке, затем посмотрел в окно. По небу катились облака, похожие на сжатые кулаки.
— Опять будет дождь, — сказал он. — Уж и не припомню другого такого дождливого лета. — Доктор хлопнул в ладоши. — Ну, думаю, на один день достаточно эмоций. Давайте отвезем Хелен назад в постель. Положение было опасное, очень опасное, девочки. Когда ваша мама вернется домой, вам придется хорошенько о ней заботиться. Предписание врача. — И доктор Салливан удалился, переваливаясь, как пингвин.
Нелл взялась за спинку маминого кресла и принялась толкать, но мама подняла руку, останавливая ее, и слабым голосом попросила:
— Нелл, отведи Тру вниз. Мне нужно минутку переговорить с Салли, с глазу на глаз.
— Ладно, только недолго, — пробурчала Нелл. — Ты же слышала, что сказал доктор. — Она поцеловала маму в макушку и тоненько прощебетала: — А я уже почти парикмахер. Когда вернешься домой, я смогу мыть и укладывать тебе волосы.
— Было бы чудесно. — Мама пригладила волосы, она всегда гордилась ими и наверняка понимала, что те выглядят малость неопрятно. — Ступайте, Нелл.
Тру глянула на меня эдак ревниво и сжала мамину руку на прощанье — вот это да, прямо не узнать ее.
Эдди встал с клетчатого дивана, обивка которого была точь-в-точь как его куртка, так что я про него даже позабыла.
— Рад был повидаться, миссис Густафсон. — Уж такая была у Холла фамилия. Может, теперь мама сменит свою назад на О’Мэлли, раз Холла посадили в тюрьму?
— Все в порядке, можешь называть меня мамой. — Хелен положила ладонь на живот Нелл. — В конце концов, скоро мы станем одной семьей, Эдди.
Улыбка Нелл вернула солнце в солярий. А Эдди сунул руки в карманы, уставился в натертый до блеска пол и ухмыльнулся.
— Ладно вам, давайте закругляться. — Нелл попыталась ухватить Тру за руку.
Та выдернула ладонь, одарила меня еще одним ревнивым взглядом и яростно рванула к двери. Тру терпеть не может приходить к финишу второй. Минуту спустя Нелл завопила из коридора: «Тру О’Мэлли, а ну тащи свою задницу обратно!» — и я могу поспорить, что Тру показала ей средний палец в ответ. Еще одна новинка из арсенала Быстрюги Сьюзи.
Мы с мамой остались одни. За окном где-то далеко прогрохотало.
— Салли, подойди.
Я стояла немного поодаль, чтобы видеть все-все детали, — так нужно, если хочешь все хорошенько рассмотреть. Я присела в коричневое кресло под пластиковым чехлом, прямо напротив мамы.
— Я должна тебе кое-что рассказать, — сказала она.
Глаза у мамы метались по сторонам, как пескари в холодном озере рядом с домом моей умершей бабушки. Такую деталь я ни за что бы не пропустила: прежде я в жизни не видела, как мама нервничает. Это, наверное, все из-за больницы, да от нее кто хочешь разнервничается. Мой собственный живот вел себя так, словно я съела один из тех «Прыгучих мексиканских бобов», которые продаются в «Файв энд Дайм» у Кенфилдов. Я ухватилась за подлокотники кресла и приготовилась к долгой беседе о своем воображении. Должно быть, кто-то рассказал маме, что оно никак не угомонится. Ну, всё, сейчас мне всыпят по первое число.
— Надо было рассказать тебе давным-давно. — Мама издала один из тех длинных вздохов, которые так хорошо у нее получались. — И я по-прежнему не думаю, что время пришло.
Совсем не похоже на маму — сомневаться. Она всегда такая во всем уверенная, до легкого безумия.
Мама посмотрела на меня так печально, как всегда смотрела, когда думала, что я не вижу, а потом сказала:
— Иногда, когда мужья далеко, женщинам становится одиноко.
Мама выглядела такой хрупкой, что мне захотелось ее защитить, прямо как Тру. Мне захотелось, чтобы к ней вернулись силы, прямо сейчас, так что я объявила, четко и громко:
— Папа просил передать, что он тебя прощает.
Мама вскинула голову:
— Что ты сказала?
— Как раз перед тем, как умереть, папа попросил меня передать, что он тебя прощает, и ты извини, что я не рассказала раньше, но ты сама твердишь, что правильно выбрать время — это самое главное, а у меня никак не получалось его выбрать.
Я съежилась в коричневом кресле, готовясь к тому, что она на меня закричит. Слишком поздно я сообразила, что мой поступок не шибко разумный: мама не улыбнулась и вовсе не выглядела обрадованной. Она сделала удивительную вещь. Я иногда слышала по ночам, но никогда не видела. Мама заплакала. И не просто парочка всхлипов… настоящий ливень. Прямо в ладони. Обручальное кольцо, которое подарил ей Холл, исчезло с пальца, но там, где оно было, виднелась тонкая полоска с прозеленью.
Я положила руки ей на колени, которые на ощупь были как два теннисных мячика, и просто сказала: «Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…»
Мама плакала очень, очень долго, и слезы текли по ее лицу. Но наконец слезы вроде как кончились, и она выпалила:
— Спасибо, что рассказала. В этом-то все и дело.
Я с облегчением вздохнула, порылась в кармане, нашла одну из бумажных гвоздик Тру и протянула ей.
— У меня тоже есть секрет. Он может стать для тебя большим потрясением, Салли. Очень большим. Так что приготовься. — Облака забили все небо, и дождь уже кидался на окна, стекая волнистыми струйками. — Я расскажу, почему офицер Расмуссен носит в бумажнике твою фотографию.
О нет! Теперь придется рассказать ей о подозрениях насчет Расмуссена, а она уже придумала план, чтобы нам отправиться жить к нему, и это просто-напросто все разрушит, когда я скажу ей, что по-прежнему считаю, уже не так сильно, как раньше, но все равно считаю, что это вполне возможно: Расмуссен, ее школьный товарищ и друг, теперь убийца и насильник.
Мама ухватилась за мои руки так, словно я стояла на краю пропасти, а она падала вниз.
— Дэйв Расмуссен — твой отец.
Я подождала, не скажет ли она еще что-нибудь, но она только смотрела на меня синими-синими глазами, которые так выделялись на белом-белом лице.
— Брось, мама, это же глупо. — Я даже посмеялась немного, хотя шутка не казалась такой уж смешной.
Тут мамин взгляд изменился. Сделался такой особый взгляд, к которому прилагаются губы, сжатые в прямую линию. Очень серьезный взгляд.
