Открыв дверь, министр спрыгнул на землю. Молоденький капитан предупредительно подскочил к нему.
— Капитан, — отстранился Йонссон, — выведите графиню из этого леса. Мало ли чего… Эти леса полны разбойников. Дальше будет небольшая деревенька. Оттуда она будет уже добираться самостоятельно.
— Слушаюсь, ваша светлость. А как же вы?
— Для сопровождения мне достаточно одного человека. Мне тоже нужно спешить, король ждет моего доклада.
* * *
У самой границы с Россией графиня Корф предусмотрительно поменяла шелковое платье на обыкновенный сарафан. Покружилась вокруг зеркала, нашла, что он ей очень к лицу. Конечно, о великолепии и речи быть не могло, но дорогая парча должна подчеркнуть, что она не столь бедна, если позволяет себе такую роскошь, как путешествие по Европе. Не помешали бы и золотые украшения, но только в качестве детали. Подумав, пристегнула на шею золотой медальон — семейную реликвию, доставшуюся от бабушки. В чем-то она повторяла ее судьбу. В молодости бабушка тоже была любовницей барона, от которого впоследствии прижила первенца. В знак своего расположения тот подарил возлюбленной фамильный медальон. С ним она отправилась покорять Саксонию. Именно бабушкин медальон впоследствии принес Луизе первую крупную удачу.
Остается надеется, что капризная фортуна не отвернется от нее и на русской земле.
— Христофор, — позвала графиня.
На ее окрик вышел простоватый мужчина лет сорока, одетый в темно-синий камзол. Добродушное лицо, косматые брови. Он больше напоминал слугу, чем отставного гвардейца его величества. Три года барон прожил в Немецкой слободе, прекрасно знал русский язык и теперь был незаменимым провожатым. Поговаривали, что Христофор является правой рукой военного министра. Если граф отправил его в Россию в качестве провожатого, то, следовательно, предстоящему визиту он придает большое значение.
— Как вы справляетесь с русским языком? — неожиданно спросил Христофор.
— Ничего, осваиваю, — отвечала графиня.
— С вашими способностями вы выучите его быстро. Тем более, что в Москве у вас будет большая практика. И еще у меня к вам одна просьба… Держитесь со мной, как со слугой.
Графиня была смущена:
— Право, мне неловко. Насколько мне известно, вы барон!
Губы Христофора Валлина слегка изогнулись. Похоже, что к своему титулу он относился очень спокойно.
— Ради интересов государства я готов стать и слугой. А теперь давайте в дорогу. И еще вот что хочу сказать. Когда мы будем пересекать границу, лучше, если разговаривать буду только я. По своей природе русские очень недоверчивы. А опыта общения с ними у меня немало.
* * *
Уже через полчаса они подъехали к границе с Россией.
Возле небольшой сторожки, закинув бердыши на плечи, сгрудились стрельцы. Еще двое в красных длинных кафтанах стояли на карауле и придирчиво всматривались в каждую подъезжающую карету. Дошла очередь и до графини.
— По каким делам к нам, господа? — спросил один из стрельцов.
— Едем навестить дядю, — произнес барон, слезая с козел.
Христофор не унаследовал ровным счетом ничего от своих предков, воинственных викингов. Внешне он воплощал собой образец христианского смирения. Угодливая улыбка растянула тонкие губы, показав щербину на передних зубах.
— А бумага имеется?
— Как же, государь, имеется! — отвечал барон на приличном русском языке. — Пожалуйте, — протянул он бумагу, заверенную огромной, в половину листа, печатью.
Стрелец взял грамоту, внимательно прочитал. Но возвращать документ не торопился.
— Табак везешь? — недоверчиво поинтересовался стрелец.
— Не на продажу, только для себя.
— Откуда русский так хорошо знаешь?
Спросил задорно, но вот глаза не смеялись. Смотрел он зорко и внимательно улавливал каждое движение иноземца. От такого взгляда не спрячешься.
— У меня в Москве проживает племянник. Гостил у него два года назад. Вот и выучил язык.
— Ишь ты, смышленый, стало быть, — протянул стрелец, продолжая держать в руке бумагу.
Русская таможня считалась одной из самых подозрительных в Европе. В нее подбирались преданнейшие царские слуги, умевшие за праздным расспросом опознать крамольного купца и злобного супостата. Но спорить не полагалось, а то еще развернут карету и отправят восвояси.
У самого бора, прижавшись бревенчатым бочком к торчащим веткам, стояла крепкая в две клети изба. Второй этаж занимал глава таможни, а вот в первой клети устроена была темница, где коротали свои денечки нерадивые иноземцы.
— О, мне помогали! — восторженно протянул барон, преданно заглядывая в глаза стрельцу.
— Кто же тебе помогал? — с задиристым смешком поинтересовался стрелец. — Уж не солдатка ли какая?
— О, да! — легко согласился барон. — Русские женщины такие приветливые.
— А где же твоя попутчица? Чего же она не выходит?
— Луиза! — громко позвал барон.
Дверь кареты негромко скрипнула и, подобрав платье, на каменистую дорогу сошла графиня. Суровый взгляд стрельца сам собой размяк, уголки губ поползли вверх.
— Чего же ты такую паву прятал? — И махнул рукой стрельцу, стоящему у караула: — Пропускай! Такую красу в Москву везут. Держи, — протянул он документы.
Сунув бумаги в карман камзола, барон скорым шагом заторопился к экипажу, пряча в густой бороде лукавую улыбку.
Надо уезжать, пока чего доброго не раздумали.
Глава 4 ГРАМОТА ШВЕДСКОГО КОРОЛЯ
В последний год большую часть времени Василий Васильевич Голицын проводил в своей усадьбе, которую выстроил на берегу Яузы. Дом ничем не уступал его апартаментам, построенным в самом центре Москвы, а в чем-то даже их превосходил. На огромной территории были вырыты пруды, в которых плескались золотые карпы. Вдоль аллеи располагались беседки, в которых гости могли уединиться для беседы. Дорожки были выложены брусчаткой, а потому даже в самую распутицу в саду не встретишь грязи. Территорию усадьбы забором Василий Васильевич намеренно не огораживал.
Загородную резиденцию князь Голицын выстроил специально для Софьи. Это было едва ли не единственное место, где они, не опасаясь чужого взгляда, могли коротать денечки. Софья Алексеевна всегда приезжала к Василию Голицыну без пышного сопровождения, в обыкновенной карете и, оставив слуг у ворот, топала до дверей князя в одиночестве.
Князь Голицын всегда встречал ее у порога и, взяв под локоток, бережно отводил в покои. За закрытыми дверями они часто проводили по несколько дней кряду. Поговаривали, что Софья Алексеевна, не стыдясь князя, шастала по дому в одном исподнем, но вряд ли кто из челяди был способен взглянуть на стыд государыни.
