По всему периметру дворца, вооружившись пищалями, несли караул стрельцы.
Князь Голицын вставал рано, едва ли не в самую темень. Утренними часами он дорожил особенно. Это было время, когда он всецело принадлежал себе. Но на сей раз просыпаться ему не хотелось. Софья Алексеевна, прижавшись к его руке, тихо посапывала. Будить ее не хотелось, а проснуться она могла от малейшего прикосновения.
Вспомнив прошедшую ночь, Василий Васильевич невольно улыбнулся: жена никогда не была с ним столь откровенна, как царевна. Каждую ночь Софья воспринимала, как божий дар, а потому отдавала себя всю без остатка. Брала от близости все до последней капли, а потому с легкостью расставалась с исподней только для того, чтобы почувствовать прикосновение его тела.
Жена, даже нарожав детей, никогда не снимала при нем с себя исподнюю, не позволяла глазеть на оголенные ноги. Единственное, что допускалось в близости, так это шарить жадной ладонью по ее плоскому животу. Прикрыв глаза, князь Голицын подключил свое воображение. Вот только частенько память подбрасывала ему полноватое и жадное до утех тело царевны.
Софья Алексеевна лежала неприкрытая, одеяло валялось в ногах, сбившись в ком. Дородная. В телесах. Такую, как ни мни, не убудет! Все только на пользу. Венерины бугры, свесившись, занимали едва ли не полпостели. Такие перси в ладошке не уместить, их нужно брать в охапку. Талия необъятная, в два обхвата. На таких телесах не то что поелозить, заблудиться можно!
Золотой крест с рубинами на перекладинах лежал на табуретке поверх исподней. Государыня снимала его с шеи всякий раз, прежде чем лечь в постель к князю. А на мизинце — крохотное серебряное колечко, которое князь подарил ей после того, как впервые познал. Надев однажды, Софья не сняла его ни разу. Колечко выглядело весьма скромно среди золотых перстней с рубинами, что унизывали ее толстые короткие пальцы. Однако тоненьким колечком она дорожила куда больше, чем праздничной парчой.
На спящую государыню можно было смотреть бесконечно долго. В эти минуты она всецело принадлежала ему. На князя накатил неожиданный порыв нежности: царевну хотелось приласкать, побаюкать, как ребенка. Не удержавшись, Василий Васильевич дотронулся кончиками пальцев до ее круглого подбородка, в ответ ему досталась легкая лукавая улыбка. Казалось, что женщина не спала и догадывалась о его намерениях.
С недавних пор жизнь Голицына определяли две женщины: государыня Софья Алексеевна и жена Евдокия Ивановна. Столь непохожие друг на друга, они отыскали в его душе место и существовали там по отдельности. Князь буквально сросся с ними, и если бы случилось так, что одна из женщин исчезла из его жизни, он почувствовал бы себя несчастным.
Придет час, и государыня отгородится от его пылающего взгляда полудюжиной платьев, превратившись в настоящую госпожу русской земли. Круглый подбородок малость приподнимется, и уже ничто не будет свидетельствовать о том, что в часы уединения, не ведая греха, он мял ее сдобное тело.
Время приближалось к полудню. Яркое солнце, будто бы стесняясь, пробивалось сквозь узкую щель между шторами. Длинный луч, едва дотянувшись до подушки государыни, конфузливо застыл. Пора было подниматься. Следовало ответить на письмо императора, выслушать немецких послов, а потом отправиться домой (не век же с государыней под одним одеялом разлеживаться!).
Неожиданно в комнату негромко постучали. Василий Голицын приподнялся: интересно, кто бы это мог быть? Стук усилился. Набросив халат, князь подошел к двери, слегка приоткрыл створки. В полутемном коридоре рассмотрел смущенное лицо своего секретаря.
— Что у тебя там, Филат?
— Не посмел бы беспокоить, батюшка, но грамота пришла от шведского короля, — виновато протянул секретарь.
Взяв письмо, Голицын нетерпеливо оторвал печать и, развернув, принялся читать. По мере того как он вникал в текст, его лицо все более мрачнело, а в уголках губ появились упрямые складки. Неожиданно он улыбнулся и, туго свернув грамоту, бодро произнес:
— Вот оно, значит, как складывается. Ну, чего стоишь? Ступай… Хотя постой!
— Да, государь.
— Когда пришла грамота?
— Сегодня утром, от посла получил. Вы, государь, сказали, как грамота от шведского короля прибудет, так тотчас к вам. Разве бы я стал понапрасну беспокоить? — почти обиделся секретарь.
Посмотреть в глаза князю духу не хватало, а потому, отыскав на халате Василия Васильевича узор, секретарь уперся в него взглядом.
— Скажи послу, что сегодня я его приму. А теперь ступай.
Вернувшись в спальную комнату, Голицын увидел, что Софья уже поднялась. Сейчас в ней ровным счетом не осталось ничего от той женщины, которую князь познавал ночью. Длинные темно-каштановые волосы неряшливой волной спадали на покатые пухлые плечи. Под просторной сорочкой упрямо выпирал огромный живот. Золотой крест висел поверх сорочки, зловеще подмигивая вошедшему Голицыну крупными рубинами. Взяв большую гребенку, царевна начала причесываться. Поморщилась слегка, когда зубья зацепили спутанные локоны.
Василий Васильевич улыбнулся. Точно так же, прикусывая нижнюю губу, государыня морщилась, когда князь возлежал на ее сдобном теле. Прорываясь сквозь пелену удовольствия, слышались ее слова: — Приподнимись, окаянный, волосья мне порвешь!.
Всю прошедшую ночь князь не сомкнул глаз и без конца тревожил государыню горячим шепотом:
— Больно ты пышна, Софья Алексеевна. Давай растопырься!
— Только ты уж не шибко-то прыгай, — пожелала царевна, — все ребра мне поломаешь.
Отыскав шальной ладонью ее крепкие бедра, уверял:
— Конечно, государыня. Да разве я посмею?
И тотчас забывал о данном обещании.
Румяна. Красива. Как будто бы и не было шальной ночи…
— Ну что смотришь? — повернулась Софья Алексеевна. — Или не нагляделся за целую ночь?
— Красивая ты… На такую за жизнь не насмотришься, — восхищенно произнес князь.
Царевна улыбнулась, отчего стала еще более привлекательной.
— Скажешь мне тоже… Кто стучался?
— Грамота пришла от Карла ХII.
Гребень застыл над самой макушкой:
— Что в ней?
— Король согласился нам помочь. Интересующая нас женщина прибудет завтра в Россию. Король ею очень дорожит, и секретарь в своем письме просил проводить ее до самой Москвы во избежание непредвиденных обстоятельств.
Зубы гребня утонули в густых волосьях государыни.
— Значит, попался, милок! — весело отозвалась Софья Алексеевна. — Теперь он от нас никуда не денется.
— Сейчас пошлю гонца на таможню, чтобы преград не чинили. Пусть встретят графиню и до Москвы проводят тайно. — Натолкнувшись на тоскливый взгляд государыни, добавил: — А ты здесь оставайся. Скоро буду.
Глава 5 ЛЮБИМЫЕ ЗАБАВЫ КЕСАРЯ РОМОДАНОВСКОГО
Хоромины кесаря Ромодановского раскинулись за Арбатскими воротами, примыкая дворами к церкви Николая Явленского. Огромный заметный еще издалека дворец завораживал нешуточными размерами. Подворье тоже было велико. Растянувшись на добрую версту, оно забирало уголок березового леса, за которым начинался государев Серебряный двор.
