Тут в библиотеку вошел сержант и вежливо попросил мистера Фонтейна ответить на несколько вопросов. Тот выразил готовность оказать любое содействие, однако заметил, что располагает очень скудной информацией. Коллинз был у него в спальне, когда в половине восьмого Фонтейн поднялся туда переодеться к обеду. С тех пор он камердинера не видел, да и не особенно им интересовался – ровно до тех пор, пока, снова зайдя в спальню незадолго до полуночи, не увидел, что постель не приготовлена. Фонтейн вызвал Бейкера, и тот сказал, что за ужином на половине для прислуги Коллинза не было. Дворецкий проверил комнату камердинера, там его тоже не оказалось.
Фонтейн признался, что уже тогда заподозрил неладное. При других обстоятельствах он бы предположил, что Коллинз просто ушел без разрешения на вечер, проявил непослушание, нарушил распорядок, но как раз сегодня камердинер получил уведомление об увольнении – которое произойдет через месяц, – с этим, очевидно, и связано его исчезновение.
Эмберли, взявший ранее со стола свежий номер «Панча» и рассеянно перелистывавший его, поднял на Фонтейна глаза:
– А почему вы решили уволить Коллинза?
– С учетом всех обстоятельств, решил, что так будет лучше. Этот человек злоупотреблял своим положением. И потом эта история с молодым Брауном. Чем дольше я раздумывал над тем, что вы сказали, Эмберли, тем подозрительнее она мне казалась. И с Доусоном тоже. Стоит начать подозревать человека хоть в чем-то и уже не можешь остановиться. Ну и когда в голову лезут разные дурные мысли, единственный способ избавиться от них, это уволить человека, который их вызывает.
– Но у Коллинза, если не ошибаюсь, было стопроцентное алиби в ночь убийства Доусона.
– Да, я тоже так думал. Мне и в голову ничего такого не приходило до тех пор, пока Браун не упал в реку. В то время, когда убили моего дворецкого, Коллинз гладил мне костюм, я его видел. Но знаете, просто удивительно, до чего легко найти в этом алиби дырки. Я пытался рассчитать время, которое бы понадобилось ему, чтобы добраться до дороги на Паттингли, если б он воспользовался мотоциклом. Я вовсе не хочу сказать, что он сделал это, просто зародилось сомнение. А всему виной натянутые отношения между хозяином и слугой. Вот сегодня и выдал ему уведомление. И, когда он вдруг пропал сегодня вечером, тут у меня промелькнула мысль: наверняка подумал, что я его подозреваю, вот и решил удрать. И чем дольше размышлял об этом, тем больше убеждался в своей правоте. И когда в три часа ночи он так и не появился, я позвонил в полицейский участок. Но мне и в голову не приходило, что с Коллинзом могло случиться нечто подобное.
– Нет, сэр, конечно, не приходило, просто уверен в этом, – заметил сержант. – И вы не видели, как камердинер выходил из дома? Или, может, кто-то еще выходил?
– Нет, да и не мог видеть. Большую часть вечера я просидел здесь, в библиотеке, писал письма. Если б открылась входная дверь, я бы услышал. Стало быть, Коллинз из нее не выходил.
– Понятно, сэр. Если не возражаете, я бы хотел поговорить с вашим новым дворецким.
– Разумеется. – Фонтейн подошел к камину и нажал на звонок.
Дверь распахнулась почти тотчас же, но в библиотеку вместо Бейкера вошел Кокрейн, встрепанный и сонный. Моргая, он удивленно уставился на собравшуюся здесь компанию, даже зажмурился на секунду. Потом снова открыл глаза и покачал головой.
– Подумал, это мне снится. Но теперь вижу, что передо мной действительно вы, сержант. Все прояснилось, не так ли? И мне можно снова улечься на ложе, усыпанное цветами, я правильно понял?
Губбинс усмехнулся, а Фонтейн резко заметил:
– Не самое удачное время для шуток. Коллинз убит.
Кокрейн уставился на него, разинув рот. Потом вопросительно покосился на Эмберли, ожидая объяснений.
Но тот молчал, и ответил ему Фонтейн. Энтони выслушал его, не скрывая изумления.
– Мне никогда не нравился Коллинз, – сказал Кокрейн. – Но это… пожалуй, уж слишком. Нет, не возражаю, время от времени должно происходить какое-то маленькое преступление, это оживляет обстановку, но я категорически не приемлю маньяков и убийц. Целых три смерти, одна за другой! Нет, это уже просто ни в какие ворота не лезет!
Фонтейн резко развернулся к Эмберли:
– Боже милостивый, ну скажите же наконец, что это такое?! Три совершенно необъяснимых убийства!.. Что вы о них думаете?
– Некоторые люди, – осторожно подбирая слова, начал Эмберли, – склонны считать, что все убийцы – маньяки.
– Вы меня вызывали, сэр?
Сержант обернулся:
– Хотел задать вам несколько вопросов. Входите и закройте за собой дверь.
Дворецкий повиновался.
Губбинс извлек из кармана блокнот.
– Когда вы в последний раз видели Коллинза?
Дворецкий ответил сразу же:
– В двадцать минут восьмого.
– Вот как? Откуда такая точность?
– Коллинз сам назвал это время, сержант. Сказал, что должен подняться наверх и приготовить пижаму для мистера Фонтейна.
Тут с другого конца комнаты раздался голос Эмберли:
– А вы видели, как он выходил из дома?
– Никак нет, сэр. Должно быть, Коллинз вышел во время обеда, пока я прислуживал за столом.
– Это почему? – тотчас спросил сержант.
Уголки рта у дворецкого нервно дернулись. И после продолжительной паузы Бейкер заметил:
– Думаю, что увидел бы, как он выходит из дома, если б был на половине для прислуги.
– Вы с ним были в дружеских отношениях?
– Я, знаете ли, совсем недавно служу у мистера Фонтейна, сержант. Но все это время старался поддерживать хорошие отношения со всей остальной прислугой.
Губбинс не сводил с Бейкера пристального взгляда:
– А где вы раньше служили? До того, как приехали сюда?
Тут дворецкий помрачнел.
– Был временно безработным, сержант.
– По какой причине?
– Болел.
– Адрес?
– Мой… домашний адрес… это в Тутинге, – неохотно выдавил Бейкер. – Блэкэддер-роуд.
– А фамилия предыдущего нанимателя?
– Мой последний хозяин в Америку уехал.
– Вот как? В Америку, значит? Фамилия?
– Фэншо, – еще более неохотно ответил Бейкер.
– Его адрес в Англии?
– У него нет адреса в Англии, сержант.
Губбинс удивленно поднял глаза на дворецкого.
– Послушайте, мой дорогой, у него должен был иметься хоть какой-то адрес, раз вы у него служили, верно? Итак…
Тут снова раздался голос Эмберли:
– Вы служили у мистера Джеффри Фэншо, верно?
