– Такие шансы бывают раз в жизни! Мы дадим вам льготный кредит под мизерные полтора процента в год, поможем с жильем, – начал уговаривать толстячок, внимательно просматривая договор.
– Надо подумать, – медленно произнес Роман, беря со стола малюсенькое печенье, которое все поместилось на кончике языка.
Едва Роман проглотил печенье, как живот протестующее заурчал, давая понять, что надо хотя бы раз в день что-нибудь в него закидывать.
– Вы наверное есть хотите? – догадался Игнатьев, приближая лицо к телефону на столе.
– Светочка! Организуй на десятка два бутербродов, бутылочку конька и легкую закуску, – быстро сказал хозяин кабинета.
– Почему вы даете гарантию только на три месяца? – спросил толстяк, передавая документы Роману.
– Однажды ходжа Насреддин пришел к шаху и предложил научить его любимого коня за двадцать лет говорить, прося за это мешок золота ежегодно.
– Но это же очень большие деньги! Такого просто не может быть! – удивился толстяк, у которого оказывается совсем не было чувства юмора.
– Представьте мне, пожалуйста, господина, – попросил Роман, во время тирады проглотивший сразу три бутерброда с паюсной икрой, который только что поставила перед ним секретарь.
– Господин Мейзенцев Игорь Анатольевич – главный менеджер Вета – групп банка, – сообщил Игнатьев, в глазах которого мелькали смешинки. Но внешне, хозяин кабинета сохранял абсолютное спокойствие.
Ни одна черточка его холеного лица не дрогнула, когда Роман начал рассказывать о Ходже Насреддине.
Главный менеджер привстал со стула, тем выразив свое согласие.
Отправив в рот пару малюсеньких бутербродов Теперь уже с красной икрой, Роман сделал вид, что не заметил презрительной усмешки на лице главного менеджера, запил кофе и как ни в чем не бывало продолжил рассказ про знаменитого среднеазиатского юмориста.
С другой стороны заклада Ходжа Насреддин поставил свою голову.
Друзья подумали, что Ходжи сошел с ума и стали его жалеть.
Насреддин, усмехнулся и сказал:
«Жизнь – сложная штука. За двадцать лет многое может произойти. Могу я умереть, может конь, а может эмир, а может иконь научиться говорить!».
– Вы намекаете на то, что мы можем умереть! – взвился главный менеджер, волком смотря на Романа.
– Я ни на что не намекаю, а только рассказываю знаменитую узбекскую притчу, которая говорит о том, что предвидеть будущее, может только один Бог, а нам, простым смертным, этого не дано.
– Вы как-то непонятно говорите. Почему бы вам не увеличить срок гарантии на шесть месяцев или год? – хитро улыбаясь, спросил толстяк, с победным видом смотря на хозяина кабинета.
– Я только исполнитель. Хороший, плохой – это вам судить. Но договор подписывает мой шеф и он приказал поставить три месяца гарантийный срок. Я точно следую его указаниям, – вставая со своего места, закончил разговор Роман.
Толстяк неодобрительно посмотрел на Романа, но говорить ничего не стал, а только обидчиво поджал губы.
Уже провожая Романа на выход, Игнатьев осторожно спросил:
– Когда вы думаете начать работу?
– Сегодня в двенадцать часов ночи. Проследите за тем, чтобы все люди покинули здание, когда я буду выводить крыс.
И никаких видеозвукозаписей!
Это сильно нервирует изгоняемых крыс и оператора, – стукнул себя в грудь Роман, ясно показывая о ком идет речь, и уже выходя в операционный зал, Роман, попросил:
– Постарайтесь, чтобы главного менеджера сегодня ночью в банке не было!
– Тут я ничего не могу сделать! У Игоря родственники в Кремле. Парень абсолютно не управляем! – развел руками Игнатьев.
Глава двадцать третья
Роман продолжает исследовать новую квартиру и обнаруживает подземный ход, который ведет к метро.
Выйдя из банка, Роман только поднял правую руку вверх, как перед ним остановился черный ВМW явно десятилетней выдержки.
Молодой парень, высунув голову из окна, вежливо поинтересовался:
– Вас куда отвезти?
– К Павелецкому подбрось! – негромко попросил Роман, замечая, что от здания банка отъехал серенький пятый жигуль, с желтым медвежонком за лобовым стеклом.
«Неужели банк послал за мной наружку? Как-то несерьезно!» – мысленно осудил Роман неведомых преследователей, замечая, что жигуль, выехав с банковской стоянки, припарковался у правой полосы дороги, торча как бельмо в глазу.
– А деньги у тебя есть? – спросил водила, окидывая непрезентабельный наряд будущего пассажира презрительным взглядом.
Только сейчас Роман вспомнил, что кроме пяти пятисотевровых купюр и кредитной карточки у него денег нет.
– Только забугорные деньги, – сообщил Роман, усаживаясь на переднее сиденье.
Сунув руку в карман, вытащил одну купюру и продемонстрировал водителю, который и не думал трогать с места.
Скорчив кислую рожу, водила нехотя повернул ключ зажигания.
Мотор кашлянул и неровно заработал.
Засовывая купюру в нагрудный карман, Роман обнаружил в нем два стольника, которые и показал водителю, который в это время выезжал на основную дорогу с четырехполосным движением.
– Этого мало! – покачал головой водила, ловко подрезая серый Лексус, который в ответ зло рявкнул басистым сигналом, резко уходя влево.
Впереди горели яркие стоп – сигналы огромной фуры.
«Сейчас Лексус влепится в фуру!» – подумал Роман, отмечая, как счастливо улыбается водитель.
Но не тут-то было!
Резко завизжали тормоза, Лексус занесло, развернуло влево. Взревел мотор и перескочив через невысокий бордюр, Лексус понесся по разделительной полосе.
Проехав метров четыреста, съехал на развороте и взяв влево, снова влился в нескончаемый автомобильный поток.
– Жалко, что Лексус ушел живой! – неожиданно зло сказал водитель, втискиваясь в узкий просвет между КАМАЗом и Нивой, которую вел какой-то дедок в соломенной шляпе канотье.
– Ты же не прав! – попробовал урезонить водилу Роман, замечая что пятый жигуль залез в крайний левый ряд, пытаясь догнать ВМW.
Справа показалось огромное стеклянное здание, на котором было сверкал ярко-оранжевый ковбой, держа в правой руке надпись:»Ахае».
– Это что за зверь? – спросил Роман, отмечая в левом боковом зеркальце, что ВМW загораживает от пятерки две высоченные фуры.
– Новая сеть супермаркетов! Жируют сволочи! А у простого человека денег нет, чтобы нормальный бензин купить! – закричал водила и с силой ударил по рулю двумя руками.
Не выдержав потока оскорблений и несправедливых упреков, мотор хрюкнул и замолк.
