Но Генрих был слишком грустен для того, чтобы заняться любовью. Он подумал о девчонке, о том, что хорошо, и очень хорошо, что в постели у него самочка на тридцать лет младше его, что Супермен ведет себя, как подобает Супермену, и Супермен может собой гордиться, однако… Генрих с грустью подумал, что когда-то — может быть, завтра, может быть, через месяц, кто знает когда, — или девчонка уйдет от него, или он уйдет от девчонки… Сам человек, как бабочка, живет всего ничего, черепаха и та живет дольше, а уж человеческие связи… они и вовсе мимолетны. Увы… Но так должно быть.
Грустно. Супермен был слишком умен для того, чтобы быть счастливым. Чего, кажется, тебе нужно, Генрих: лежишь с молоденькой пиздой, у тебя есть деньги, оружие, запас патронов, мышцы — Генрих, правой рукой высвободив ее из-за зеленой головы девчонки, попробовал бицепс левой руки, — мышцы твои оттренированы тобой до крепости мышц профессионального спортсмена. Ежедневная гантельная гимнастика уже много лет подряд одарила тебя стальной броней мускулов, нужных для жизни, для прыжков, бега, для выживания и спасения Супермена. Правда, где-то глубоко в Супермене уже начался его конец, но ведь об этом не знает никто, думал он.
«Или девчонка уйдет от меня, или я уйду от девчонки», — подумал Супермен опять, потому что девчонка перевернулась, стащила подушку себе под грудь и, оттопырив попку, уперла ее, горячую, Генриху в бедро. «Скорее всего она уйдет от меня», — подумал Генрих, но тут же понял, что уйти девчонке будет не так легко теперь, когда в их жизни замешались «беретты» и «браунинги», нет, он, Генрих, просто забыл, что он уже не Генрих Обыкновенный, от которого уходят или к которому приходят женщины, а Генрих Супермен. Суперменов женщины покидают редко.
«Нужно быть осторожнее, — думал Генрих. — Ради нее. Раз уж так получилось, что я не сумел устоять перед соблазном заиметь сообщника с зелено-желтой головой и горячей попкой, хотя бы ради нее следует быть осторожным. Я-то все равно сверну себе шею, — спокойно подумал, — в сущности, я этого и хочу, ради этого и стал Суперменом — чтобы героически свернуть себе шею, а она молодое существо — пусть поживет, посмотрит на жизнь…»
Говоря это самому себе, Генрих, впрочем, был совершенно уверен, что более странного человека, чем он, зеленая птичка больше не встретит в ее жизни. Он, Генрих, например, так и не встретил в своей жизни Супермена. А как ему хотелось, как он искал Супермена повсюду, и в России еще, и в Англии, и теперь вот в Париже. Отчаявшись найти это необыкновенное существо, Генрих решил сам стать Суперменом и вот стал им. Девчонке повезло с ним. Девчонка оказалась в одно время с ним в магазине у Центра Помпиду, где Супермен прохаживался, наблюдая народ и размышляя о том, кого взять к себе в сказку… Девчонке очень повезло…
С другой стороны, девчонка тоже не совсем обычное существо. Не всякий режет себе вены от «восторга перед жизнью». Не всякое дитя решится выйти на улицу с зелено-желтой головой. Девчонка тоже редкий фрукт…
«С одной стороны» и «с другой стороны» — категории, характерные для творческого метода Генриха Супермена. Генрих всегда обладал способностью увидеть факт, личность, акцию и с другой стороны. Некогда эта способность видеть на 360 градусов мешала Генриху действовать, но, став Суперменом, он решил эту проблему просто. Он действовал так, будто видел мир только с одной стороны, а размышлял так же, как и раньше, — с обеих сторон.
«Сегодня я должен ликвидировать Юрия, — думал он. — Согласно плану, он — следующий. Безусловно, это глупо. Прошло одиннадцать лет с момента, когда он совершил преступление, да и какое, в сущности, преступление. Ни один суд не признает его виновным, самый суровый суд. Разве что суд Саудовской Аравии. Выебать жену приятеля. Большое дело. Даже не лучшего приятеля, не друга, просто приятеля. Однако я должен его ликвидировать». Почему-то Супермен предпочел это слово — «ликвидировать». «Убить» — звучало бы фальшиво-эмоционально. Нет, он не хотел отомстить Юрию за то, что тот однажды сунул член в жену Генриха. Генрих хотел именно ликвидировать Юрия, совершить акт правосудия, пусть и запоздалый, но акт правосудия, восстановить в мире справедливость. Юрий не имел права сделать больно Генриху. А Генриху было тогда больно. Прощать никому, ничего нельзя. «К высшей мере наказания…» — пробормотал Генрих торжественные и мрачные слова.
— Что? — вздрогнула Алиска…
— Спи, ничего, — сказал Генрих. — Спи, — и накрыл одеялом выскользнувшие наружу голые коленки девчонки. Спальня была самой холодной комнатой в жилище Генриха.
«Может быть, взять с собой девчонку?» — заколебался Генрих. Внутри себя он заранее знал, что возьмет девчонку; ему нужно было присутствие свидетеля, тогда в последний момент он не откажется от идеи, не пожалеет вдруг Юрия. Генрих знал, что он возьмет с собой девчонку, для этого он и выбрал ее из толпы, подобрал. Супермену нужны свидетели и обожатели. Супермен нуждался в девчонке, но не так легко было признать это Генриху. Возьму девчонку — подсказал он себе готовый ответ, быстро проскочив через свои якобы колебания, в которых мелькали остатки старой, досуперменовской системы мышления, формулировки типа «аморально вовлекать ребенка в преступление» и «вовлек девочку в убийство»… Все эти определения как бы были подслушаны Генрихом на воображаемом суде над Суперменом и являлись высказываниями дряхлых и циничных блюстителей закона, совершивших на своем веку десятки узаконенных убийств и совративших немало девчонок и просто человеческих душ.
«Fuck it, возьму девчонку», — отмахнулся от старого Генриха Генрих Супермен и стал продумывать детали ликвидации Юрия. Задача облегчалась тем, что художник жил один. Одинокого человека всегда легче убрать, чем человека семейного…
20
В десять часов, выходя с девчонкой из ресторана «Липп», где Генрих оставил 666 франков — «звериное число», — с удовольствием подумал Генрих, добавляя официанту чаевые до звериного числа, — Супермен сказал Алиске, что у него есть небольшое дело.
— А я? — спросила девчонка, сунув руки в боковые неглубокие карманы мундирчика и, чуть ссутулившись, нашаривая одной рукой сигареты. Было 4 октября, на бульваре Сен-Жермен было холодно.
— Если хочешь, можешь пойти со мной, — сказал Генрих. — Только хочу тебя предупредить — дело «мокрое».
— Что значит «мокрое»? — спросила девчонка и, вынув сигаретину, закурила ее, хулигански чиркнув спичкой о свою попку в юбке. Для того чтоб юбка натянулась, она чуть приподняла одну ногу. Спичка не зажглась. Зажглась со второй попытки.
— «Мокрое» дело означает очень серьезное дело. Я должен ликвидировать одного человека, — как можно более бесстрастно объяснил Генрих.
— Убить? — спросила серьезно Алис.
— Убрать, — настоял Генрих. — Я думаю, тебе лучше не идти со мной. Езжай домой.
По лицу девчонки было видно, что в ней борются желание пойти с Генрихом и участвовать в действии и страх. В конце концов они стояли на бульваре Сен-Жермен, а не на улице Сан-Сальвадора, изъеденного гражданской войной латиноамериканского города, где одиннадцатилетние дети стреляют, убивают и преспокойно приговариваются взрослыми к смерти, как взрослые. Здесь, в недрах европейской цивилизации, государство старается продлить детство человека как можно дольше. Лучше, чтоб он вообще не вышел из состояния детства. Большинство обывателей так и не выходит.
