18
— Моя семья перебралась в Колумбию из Аргентины. Когда мы прибыли в Картахену, первый колумбийский город, в котором мы поселились, моя мать уже была беременна мною. Так что я был зачат в Аргентине, но родился в Картахене, Колумбия. Об этом городе я ничего не помню и никогда в него не возвращался впоследствии. Как ни странно, мне кажется, что я помню путешествие в зачаточном состоянии в животе матери. Семья моя добиралась в Колумбию пароходом из чилийского порта Вальпараисо вдоль всего западного берега Латинской Америки и затем через Панамский канал. Во всяком случае, когда я опять оказался на пароходе в сознательном возрасте пятнадцати лет, я почувствовал, что «знаю» и мягкую качку, и внезапные штормовые толчки в брюхо парохода, и всплески, и монотонные пароходные дни…
— Новейшая медицина и психиатрия, в частности, доказали существование дорожденческой памяти, — подхватила, очевидно, близкую ей тему мисс Ивенс. — Многие великие люди. Виктор, утверждали, что помнят себя еще в животе матери.
— Из Кархагены мы перебрались в Боготу, когда мне было уже два года. Собственно, именно из-за меня мы все, одиннадцать человек, оставались в Картахене, ибо мать и отец считали, что рождать ребенка на высоте Боготы в разреженной атмосфере небезопасно. Потому благородные родители подождали, пока я чуть подрасту, и только тогда отправились в высокогорную столицу. Я не знаю, бывал ли Джон в Латинской Америке…
— Дальше Лос-Анджелеса на юг не пробирался. Даже обязательную для калифорнийца Мексику не посетил. Увы.
— Богота большой город. Больше миллиона населения… — Виктор остановился. — Фиона, я не знаю, что рассказывать. Ничего интересного в моей жизни не было, я ведь предупреждал.
— Ты говорил мне, что твой отец адвокат.
— Да. Сеньор Филиппе is big lawyer. И мой брат Оттавио адвокат. И моя сестра Гортензия. И мой младший брат Рубен учится в лоу-скул в Йель Юниверсити. Семейная профессия. Так как в нашей стране не так много адвокатов, то сеньор Филиппе — большой человек в Боготе.
— А его сын живет в Париже на Монмартре в одной крошечной квартире с четырьмя бандитами и спит на матрасике в кухне. — Мисс Ивенс развеселилась.
— Фиона! Последние две недели я сплю у тебя на антресоли.
— А что ты станешь делать, когда Бизи сбежит от марокканского еврея?
— Не знаю. Когда я вернусь в Париж, я стану об этом думать.
— Если бы ты слушался родителей, ты не оказался бы в такой мизерабл ситуации, — нравоучительно пропела мисс. — Следовало слушаться родителей, уважаемые мужчины.
— Что же вы, мисс Ивенс, не слушались папы лорда? — сказал Галант. — Кстати, может быть, папа не попал бы в госпиталь, если бы Фиона не сбежала из дому с профессором-евреем, вдвое старше ее, и позже не оказалась бы в неаполитанской тюрьме…
— Лорд Ивенс не сошел с ума внезапно, — обиделась мисс. — У нас очень опасная наследственность. В нашем роду с незапамятных времен появлялись сумасшедшие. Не все были сумасшедшими в полном смысле этого слова, многие закончили жизнь вполне уважаемыми членами общества, но это не мешало им расхаживать по крышам в ночных рубашках или же коллекционировать дамские трусики…
— Я хочу пройтись немного. — Виктор начал надевать туфли.
— Возьми внизу карточку отеля с адресом на случай, если заблудишься. И не отлучайся далеко.
— Уй, маман! — Виктор засмеялся.
— И узнай у портье, в котором часу они запирают двери. А то можешь оказаться перед запертыми дверьми.
— Да, маман! — Надев пиджак и плащ, Виктор ушел.
19
— Он очень хороший. И очень милый, — сказала мисс Ивенс, глядя на закрывшуюся дверь. — Он на голову выше среды, в которой оказался в Париже. Когда я нашла его, Виктор жил с ужасными монстрами, его соотечественниками. После того как он потерял работу, его любовник Милтон пригласил Виктора жить к себе…
— Милтон — это латиноамериканское имя?
— Очевидно. В любом случае препротивный и опасный тип.
— Значит, Виктор действительно гомосексуалист. Никогда бы не подумал… — Галант вспомнил, с каким энтузиазмом сын колумбийского big lawyer сотрясал тело Фионы Ивенс, вспомнил о собственном неблестящем исполнении, шепот мисс «let him take me» и смутился. Смутилась и Фиона Ивенс. Но по другим причинам.
— Клянусь тебе, Джон, я не подозревала, что женщины его тоже интересуют. Во всяком случае, он две недели мирно ночевал у меня. И крепко спал себе те несколько раз, когда у меня оставались мужчины. Я знала, что он спит с Милтоном и что ему по каким-то причинам приходилось спать еще с одним из четверых…
— Латинос как черные. Те тоже спят коллективом, все со всеми, — неприязненно заметил Галант.
— Ты не можешь простить ему, что он проявил себя лучшим мужчиной, чем ты, — сказала Фиона и посмотрела ему в глаза.
С Галантом никто так никогда не разговаривал. Какая-то часть лжи или приличий всегда присутствовала даже в самых крутых объяснениях.
— Может быть, — сказал он, опустив глаза. Но так как мисс продолжала глядеть на него, добавил: — Да, это так.
Мисс глядела на него теперь как докторша.
— Я понимаю мужскую психологию. Однако вы разные. Он — здоровое животное. Ты — животное нежное. И то, что ты делал со мной, мне тоже очень нравилось. По-особому. По-другому, чем с ним.
— Let him take me, ты сказала. Let him take me — это твои слова?
— Мне хотелось попробовать и его. Женщины жадны. И любопытны. Разве ты этого не знаешь еще, мужчина?
— Знаю. И все же…
— Послушай, я же не твоя любимая девушка, в конце концов…
Он рассмеялся:
— Нет.
— И не думай, пожалуйста, что… Однако я счастлива, что так получилось. Как женщине мне льстит… Я хочу сказать, что я пригласила вас не для того, чтобы вами воспользоваться.
— Кстати, кто пригласил вас с Виктором на мой день рождения?
— Приятель Виктора. Американец. Я не знаю его имени.
— Седой? Журналист? Пришел с очень красивым мальчиком, как будто с этикетки конфитюра «Адонис». Чарлз?
— Кажется, Чарлз. Виктор злился и шептал мне, что мальчишка — «проститутка».
— Ясно. Виктор и должен не любить мальчишку, потому что он сам совсем другой тип гомосексуалиста. Виктор — мачо-пэдэ, а Адонис — девочка-содержанка.
— Седой Чарлз очень симпа, но Адонис устроит ему тяжелую жизнь. Такой херувим с ярко-зелеными глазами обойдется ему дорого. Он из той же породы, что Бозе — мальчик, из-за которого Оскар Уайльд попал в тюрьму. Бозе — лорд Артур Дуглас.
Они замолчали, исчерпав небольшой запас наблюдений над Чарлзом и его любовником.
— Я ему завидую, — сказал наконец Галант. — Он — сильное, красивое, спокойное животное.
