Галант увидел, как, почти не всколыхнув зеленую массу воды, мэсидж уселся на поверхность канала.
— И кто, оказалось, разыскивает тебя, Фиона? — спросил Виктор. — Джонни предположил, что тебя ищет Чарли…
— Чарли? — Лицо мисс сморщилось и быстро сменило несколько легких выражений, одно за другим. Слабая тревога, слабая досада, затем вернулось выражение маниакального энтузиазма. — Чарли даже не знает, что я уже много лет живу в Париже. Я не знаю, кто это. Я не дозвонилась… Трубку не сняли. — Она встала. — Мужчины, мы идем к мосту Риальто. Он совсем недалеко. Единственный старинный мост через Канале-Гранде. И я купила карту, господа мужчины… Видите, какая практичная мисс Ивенс. Что бы вы без меня делали…
— Я бы выклеивал макет третьего номера, сидя у Ронни Кобальта в его квартире на рю дю Тампль, — почему-то ответил Джон на невопрос мисс. — Страница семнадцать, интервью с французским суперавангардным писателем Пьером Франсуа Жирардоном…
— Никогда не слышала о таком, — сказала мисс. — У кого он публикуется?
— Несколько первых книг, в которых еще можно различить фразы, хотя у грамматики уже сломан хребет, опубликованы Галлимаром, последние, кажется, Дэноэль. Теперь он пишет на всех языках сразу, включая мертвые.
— Очень по-французски, — заметила мисс. — Ты слышал когда-либо о таком писателе — Жан-Пьер Мартинет, Джон? Прочти, если твой уровень знания языка позволит тебе, романы — «Jérôme» или «La Somnolence». Очень здорово. И очень скучно.
— Наш Жирардон еще скучнее. От одной страницы Жирардона у Кобальта начинается головная боль. У меня голова трещит от половины страницы.
— Зачем же вы публикуете его? — Виктор, наклонив голову, попытался понюхать свою гвоздику.
— Невинный колумбийский мужчина… — Мисс мелодично рассмеялась. — Они научили тебя прекрасному французскому, но забыли объяснить, что такое снобизм. Интеллектуальный снобизм побуждает редакторов литературных журналов заполучить хотя бы одного самого крайнего авангардиста.
— Но если это скучно… — Виктор наконец понюхал гвоздику, поднеся ее вместе с лацканом плаща к носу.
— Жрецы искусства — критики и литераторы — никогда не признаются публично, что книга скучна и писатель неинтересен. Они держатся друг за друга, как синдикалисты. Ты когда-нибудь слышал, чтобы члены синдиката признали, что дирекция справедливо уволила плохого рабочего? Профессиональная солидарность… — Уронив на камни Венеции остаток джойнта размером со срезанный ноготь, мисс Ивенс аккуратно затоптала его сапогом.
24
Траттория была маленькая и находилась в полуподвале. Несколько ступеней привели компанию прямо в центр зала. Выщербленные и треснувшие от времени каменные плиты покрывали пол.
— Почему они упрямо создают все условия для еще большего оледенения? — осведомился Галант у колумбийца. — В зале с таким полом вдвое холоднее.
— Может быть, дерево много дороже камня? — предположил Виктор.
Оба были сердиты на мисс Ивенс, протаскавшую их по городу до четырех часов без еды. Не пропустив ни единой церкви, мисс энергично записывала в блокнот названия архитектурных ансамблей, картин и скульптур. И вслух восхищалась произведениями. Они лишь дважды отвлеклись от искусства и истории — выкурили еще два джойнта, что невероятным образом увеличило и без того волчий аппетит мужчин. Когда наконец и мисс Ивенс захотела есть, они выяснили, что рестораны уже закрыты до обеда. Еще час ушел у них на то, чтобы найти открытый почему-то полуподвал… Вытащив большое тело из-за стола в углу, где она восседала среди дюжины детей, мужчин и женщин, вышла к ним толстая хозяйка заведения и провела их к столу, накрытому несвежей клеенкой с потускневшими яблоками, грушами и сливами, напечатанными по ней…
— Очень хочется есть, тошнит даже, — признался Галант колумбийцу, пока мисс Ивенс с явным удовольствием объяснялась с хозяйкой.
Снять верхнюю одежду они отказались. Лишь Фиона Ивенс с готовностью отдала парамедицинский плащ толстухе.
— Ай-ай-ай, с кем я имею дело! Легкий венецианский ветерок заморозил моих мужчин. Ничего, сейчас мы согреемся. Хозяйка и ее семья с юга Италии — сицилийцы. Будем есть горячие и перченые южные блюда. Южные блюда способствуют мужской потенции!
Мисс расхохоталась. Виктор, почему-то вдруг помрачнев, спросил мисс, где находится туалет.
— Не будь ребенком, Виктор, спроси сам хозяйку. Ты вполне можешь объясниться. Испанский очень близок к итальянскому… Именно в такие заведения следует ходить, Джон, — зажурчала мисс, когда колумбиец удалился. — Это настоящая итальянская траттория для простых венецианцев, для рабочих, а не для туристов. Здесь нам подадут простую еду и простое вино. Я заказала бутыль «Кьянти». Двухлитровую. Я вижу, вы оба замерзли и помрачнели… Удивительно, насколько мужчины более хрупкие существа, чем женщины…
— У нас больше мышц, мы расходуем больше мышечной энергии, потому нам требуется больше пищи… К тому же не забудь засчитать выкуренные джойнты. После травы я лично способен пообедать пару раз…
— Ай эм сори, я очень извиняюсь, мой мускулистый мужчина! — пропела мисс и положила руку на руку Галанта. Потерла руку.
«Она хочет ебаться», — понял Галант внезапно, и почему-то это ему не понравилось. Он вспомнил, что до этого она заявила, что южные перченые блюда способствуют мужской потенции. Он поглядел на мисс внимательней. Черная помада давно размазалась по тем местам у губ, где ее быть не должно, может быть, от пребывания на холодном ветру экземные чешуйки на лбу и шее приподнялись и были хорошо видимы. Зеленые волосы спутались и, бесформенные, возвышались над головой англичанки шаром колючей проволоки. «Чучело! — подумал Галант. — Городская сумасшедшая. Встретив такую на парижской улице, подумаешь, что она клошарка. И это дочь лорда! Впрочем, откуда я знаю, что она дочь лорда. Может быть, она сочинила лордство своему папочке. Что я делаю с ней в этом ресторане и в этом городе?!»
Поймав его взгляд, мисс Ивенс кокетливо-ласково улыбнулась ему. «Она думает, что я ей любуюсь! — озарило его. — Это чучело, эта клошарка!» Он попытался представить себе другую женщину на месте мисс. Из тех, что ему нравились. Нравились Джону гордые высокие леди-блондинки. Однако, попытавшись мысленно усадить их одну за другой на место, занимаемое Фионой Ивенс, он обнаружил, что ни одна из идеальных женщин на старый стул траттории не усаживается. Все они оказались неуместны на этом стуле. Всех их он почему-то без сожаления, едва усадив, высаживал. За истеричность и капризность. За то, что они немедленно начинали жаловаться. На холод Венеции. На жажду. На стертые в кровь ноги. На то, что траттория находится в полуподвале и что в ней крепко пахнет кислым паром варящихся моллюсков и спагетти. На то, что хозяйка вытирает руки о несвежий фартук и что клеенка сшелушилась на углах. Что в вине, налитом Фионой Галанту (Фиона выхватила бутыль из рук мамаши-толстухи), плавают мелкие крошки пробки. И что две собаки трутся о ноги…
