– Неужели у нас ничего не осталось? – растерянно проговорила Августа Богдановна. Родившаяся в достатке и привыкшая с малолетства к роскоши, она даже не могла предположить, что может быть как-то по-другому. Будущность виделась ужасной.
– Есть только крохи… Они находятся в самых разных местах. Я сам не в курсе всего этого. Но об этом знает Отто Бауэр. Где он сейчас?
– У себя в кабинете.
Решительно поднявшись, Евгений Карлович зашагал по длинной ковровой дорожке, заглушавшей его скорый шаг.
Отто Бауэр, главный бухгалтер «Товарищества», сидел за своим столом в широком черном кресле и что-то писал на листке бумаги. Увидев вошедшего Евгения Карловича, он поднялся.
– Даже не знаю, как вас утешить. Евгений Карлович… У меня просто нет слов. Но, может, все еще образуется, делом занимается лучший сыщик Петрограда. Я наводил о нем справки…
– Я уже слышал сегодня подобные слова, очень хотелось бы верить… Хотя мы уже никогда не сумеем восстановить «Товарищество» в прежнем виде.
– Боюсь, что вы правы.
– Вы не могли бы мне сказать, чем мы располагаем на сегодняшний день? Что еще осталось?
– Как раз этим я сейчас и занимаюсь. Вы мне поручили ликвидировать дела «Товарищества» в Петрограде…
– Думаю, вам придется заняться ликвидацией и в Москве. Я получил депешу, что все наши драгоценности арестованы…
– Ах, вот как…
– Но кое-что еще имеется в личных сейфах, в закладах, в бумагах, так что вам нужно будет все это подсчитать. Как вы думаете, сколько мы еще можем наскрести?
Отто Бауэр на минуту задумался.
– Я сейчас не могу прямо так сразу сказать… Но полагаю, – полистал он толстую тетрадь, – что осталось где-то на двести пятьдесят тысяч рублей. Конечно, оставшиеся ценности трудно сравнить с теми, что увез с собой Карл Густавович, и с теми, что находились в норвежском посольстве… Но среди тех, что остались, тоже имеются весьма достойные вещи. Взять хотя бы бриллиантовую диадему, сделанную еще Михаилом Перхином…
– Да, я в курсе, – перебил его Евгений Карлович. – А вы не могли бы в целом вкратце обрисовать ситуацию?
– Извольте… Имеется около сотни золотых колец. Три десятка перстней с драгоценными камнями, несколько десятков платиновых кулонов, дюжина весьма неплохих ожерелий, много серебряных браслетов. Есть золотые монеты царской чеканки… Даже, я бы сказал, весьма-весьма! И это только то, что я держу в памяти. Но более точно могу вам сказать попозже.
– Где они находятся?
– Одни драгоценности хранятся в сейфе художественной студии. Другие в дворовых корпусах мастеров, некоторая их часть лежит в несгораемых шкафах, в банках, да и просто в частных коллекциях. Есть и такие, которые мы сдавали в аренду…
– Все эти драгоценности нужно собрать и поместить в бронированный сейф! – распорядился Евгений Карлович.
– Хорошо. Сегодня же займусь этим, – охотно отозвался бухгалтер.
– Собрать все строго по списку, не упускать из внимания ни одной вещи!
– Хорошо, Евгений Карлович.
Выехали к Московской заставе, находившейся на окраине города. Со всех сторон поднимались купеческие дома старинной постройки с огромными приусадебными участками, чей путь в бесконечность прерывали разросшиеся деревья с ветвистыми кронами. Из Петрограда уходила хорошо наезженная дорога, чей бег прерывал шлагбаум, тяжело нависший над серой утрамбованной полоской дороги.
Метрах в ста от заставы располагалась свалка, состоящая из груды битого кирпича, отяжелевших от грязи бумаг, старой одежды, вышедшей из употребления еще до Мамаева нашествия, покореженного войной металла, обрывков кожи, ремней, поломанных колес, разбитых телег и многого всего того, что для любителя старины могло бы представлять определенный интерес.
– Это именно та свалка, Петр Иванович? – спросил сыскарь, показав на груды слежавшейся бумаги, безжалостно подпорченной огнем и недавним ливнем.
– Она самая. Вот сюда они и сбрасывали.
– Останови! – распорядился Селиверстов. Шофер надавил на тормоз, и они вышли из машины. – А теперь будем искать.
– Что именно? – спросил молодой оперативник в студенческой шинели.
– Бумаги, акты, документы! Все, что связано как-то с «Товариществом Фаберже». Они не могли сгореть дотла. Все понятно?
– Вроде бы, – без энтузиазма отозвался бывший студент.
– А если так, тогда за работу! – Показывая пример, Селиверстов подобрал несколько листков бумаги, перепачканных грязью. Тщательно отряхнув, он принялся перелистывать, вчитываясь в абзацы, размазанные недавним ливнем, после чего разочарованно отшвырнул их в сторону и вновь поднял скрепленные листки, столь же перемазанные.
Рядом, переворачивая спрессованный мусор, трудился бывший студент Императорского университета, не особенно заботясь о чистоте своих штанов.
– Тщательнее, – предупреждал сыскарь, – что-то должно быть.
Селиверстов и сам толком не знал, что же они тут ищут, но интуиция, выработанная долгими годами в уголовном розыске, подсказывала – зацепка к тайне находится всего лишь на расстоянии вытянутой руки.
Водитель, не разделявший энтузиазма сыщиков, открыв капот, с воодушевлением копался в металлических внутренностях двигателя, выискивая какие-то механические болячки, известные лишь одному автомобильному богу. Он недовольно качал головой, что-то невнятно бормотал, назойливо постукивал длинными ключами по металлическому чреву и, судя по сморщенному лицу, самолично готов был оттащить машину на свалку.
Уже было разобрано несколько десятков килограммов макулатуры, у каждого на ботинках налипло по полпуда грязи, а разгадка была столь же далека, как и два часа назад. Не было ни одной бумаги, указывающей на принадлежность к дому Фаберже. Похоже, что на далекую Московскую заставу свозили мусор со всего Петрограда. В спрессованных бумажных кучах находились рецепты врачей, справки о прерывании беременности, обрывки из домовой книги. Был даже отчет Министерства финансов Временного правительства. И тут внимание сыщика привлекла плотная белая бумага со швейцарским гербом. А это что еще такое? Каким образом официальные бумаги швейцарского посольства оказались на городской свалке?
Дипломатические посольства крепко стерегли от Советской власти свои секреты и сжигали накопившиеся ненужные бумаги в каминах дипмиссии. Здесь же они лежали поверх прочих бумаг, выделяясь разве что плотной структурой. Их было много, написанные на немецком языке, они носили явно деловой характер.
Подняв один из листков, Селиверстов внимательно вчитывался в готические буквы, выведенные педантичными швейцарскими пальцами. После прочтения нескольких строк он понял, что это именно то, из-за чего они сюда явились. Это был черновик письма, отправленного президенту Швейцарии, в котором посол жаловался на военного атташе, использовавшего помещение дипмиссии в качестве военного склада. Фаберже, сам того не ведая, оказался втянутым в сложную политическую игру, в результате которой свои последние дни мог провести в подвалах ЧК.
