— Через подобающий промежуток времени, — сказал Кристина-Альберта с неловкой шутливостью. — Я появилась на свет в девятисотом.
— Щуплый, светловолосый с синими глазами, довольно рассеянный. Я словно вижу его, — сказал Дивайзис и вновь посмотрел на фотографию.
Почти на минуту воцарилось молчание.
— Боже великий! — прошептал про себя Лэмбоун.
Дивайзис машинально выпил чашку чая.
— Невероятно! — воскликнул он. — Мне и в голову не приходило!
— Что не приходило?
Он ответил несколько невпопад.
— Сходство Кристины-Альберты с моей матерью. Просто поразительное! Это меня мучило с той минуты, когда я вошел в комнату. Отвлекало меня. У меня есть маленькая карточка…
Он вскочил и вышел из комнаты. Кристина-Альберта в растерянности и волнении тут же повернулась к Лэмбоуну.
— Он был знаком с моим отцом и матерью, — сказал она.
— Как будто так, — ответил Лэмбоун, словно оправдываясь.
— Как будто! — повторила она. — Но… он знал их! Хорошо знал. И… Что он подумал?
Дивайзис вернулся с небольшой фотографией в золотой рамочке.
— Посмотрите-ка! — сказал он, протягивая ее Лэмбоуну. — Это же вылитая Кристина-Альберта. Видите, какое удивительное сходство? Конечно, если не обращать внимания на эту нелепую прическу и то, как воротничок закрывает ей шею почти до подбородка.
Он отдал карточку Кристине-Альберте и бросил на Лэмбоуна недоумевающий вопросительный взгляд.
— Да, словно я снялась в маскарадном костюме, — согласилась Кристина-Альберта, глядя на фотографию. Наступила долгая пауза. Она подняла глаза и увидела выражение на его лице. Ее мысли совершили фантастический скачок. Настолько фантастический, что вернулись к исходному положению. Словно вспышка молнии в непроглядно темной ночи. Она сделала огромное усилие вернуть разговор в прежнее русло, вести себя так, как будто ее мысли не совершали этого прыжка.
— Но какое все это имеет отношение к тому, что случилось с папочкой? — спросила она.
— Никакого прямого. Ваше сходство с моей матерью — чистейшее совпадение, чистейшее. Но какое странное! Ну, и мое внимание отвлеклось. Извините меня. Я верю, что подобное сходство свидетельствует о каком-то кровном родстве. Я полагаю, что какие-то предки вашей матери… Как, вы сказали, их фамилия? Хоскин?
— Разве я сказала? Не помню. Нет, я ничего не говорила. Нет! Ее девичья фамилия была Хоссет.
— Ах, да! Хоссет. Так, наверное, два-три поколения назад Хоссеты и Дивайзисы породнились через брак. И вот, пожалуйста! Мы с вами в родстве… неизвестно какой степени. В семьях внешность предков время от времени повторяется в потомках. Это по-своему связывает нас, Кристина-Альберта, вы согласны? Это дает мне право на личный интерес. Я больше не воспринимаю вас как просто пациентку. А вернее — как просто знакомую Пола. Я чувствую связь между нами. Ну… вот так. Вернемся к вашему отцу. Который женился на вашей матери как раз тогда, когда они затеяли ту давнюю войну в Южной Африке. Он всегда был мечтательного типа, не наблюдательным. Как мы говорили. Даже в самом начале…
Он вдруг умолк.
— Да, всегда, — сказала Кристина-Альберта после долгой паузы.
— Мы обо всем этом уже говорили, — сказал Дивайзис, умолк и почти минуту не мог найти слов. — Да, — сказал он наконец.
Сердце у нее колотилось, щеки порозовели от волнения. Ее быстрая сообразительность восполнила все пробелы. Она поняла… и снова все смешалось. Она предпочла бы уйти, обдумать… Но нельзя! Надо не думать о вопросах, которые заполняли ее мысли. Но ее сознание устремлялось вперед, как упрямый путник, застигнутый бурей. Ее мать… Она пыталась вспомнить что-то о своей матери, так долго подавляемое. «Удрал, а меня оставил расхлебывать». Так? Ее мать лежала в кровати и бредила. Кто удрал? Расхлебывать что? Это непреходящее недоумение. Это подозрение. Эта мечта. Но слушай же его сейчас, Кристина-Альберта! Слушай его! Она всем своим существом следила за ним — и будто была глуха к его словам.
А он говорил, что теперь, когда он убедился, что Примби не сумасшедший, ему совершенно ясно, как следует взяться за дело. В деле Примби они столкнулись со старой-старой историей превращения нормальных людей в сумасшедших. В деле Примби они столкнулись со старой-старой историей превращения нормальных людей в сумасшедших. (Он повторил эту фразу слово за словом, видимо не замечая, что дважды сказал одно и то же.) Всем выдающимся людям грозит опасность быть непонятыми, но люди типа Примби, оригинальные, но не умеющие выражаться абстрактно, не владеющие философским методом, выражают свои чувства и стремления в фантастических формах, а потому особенно легко задевают, пробуждают подозрения, страх, враждебность. Именно людей в таком пограничном состоянии он постоянно старается спасти от сумасшедших домов, и именно они постоянно туда попадают. А им, более чем кому-либо еще, опасно соприкосновение с подлинным безумием.
— Если вернуться к моему уподоблению. Фрукты, высыпавшиеся из корзины, практически не тронуты порчей, но они помяты и валяются в беспорядке. Рассудок слишком хрупок, чтобы подвергаться ударам. Он легко поддается порче, а рассудок такого типа, как у вашего отца, особенно легко поддастся порче в условиях приюта. После всех этих велеречивых рассуждений я прихожу точно к такому же выводу, который сделали вы: необходимо как можно скорее забрать Примби из Каммердаун-Хилла и поместить его в спокойную приятную обстановку. Тогда мы разберемся с его комплексом и поможет ему вернуться к практичным взаимоотношениям с окружающим миром. Я убежден, что так или иначе нам это удастся — сделаем его инкогнито постоянным, превратим его в императора в изгнании, восстановим его настоящее имя, организуем для него упорядоченное будничное существование и мало-помалу восстановим Примби, но умудренного опытом, освобожденного.
Он умолк.
— Вот именно! — сказал Лэмбоун, отвлекаясь от созерцания двух интереснейших лиц перед ним.
— Это нелегко. Даже добраться до него будет нелегко. Небрежный судья и глупый врач могут сотворить сумасшедшего за пять минут. Но обратное требует массы времени.
— Этим я и хочу заняться безотлагательно, — сказала Кристина-Альберта.
— Естественно, — сказал Дивайзис, — и можете рассчитывать на меня.
Он объяснил некоторые положения закона о сумасшествии, начал набрасывать план действий, обдумывая, кому следует написать ей, а кому должен написать он сам. И как скоро удастся увидеть Примби, подбодрить его. Дивайзис уже имел несколько стычек с властями, которым подведомственны сумасшедшие дома. Он считался неприятным и опасным противником для их директоров. Это могло вызвать упрямое противодействие или же желание спустить все на тормозах. Но в любом случае действовать они должны осторожно.
Лэмбоун теперь помалкивал. Он утратил живой интерес к Примби, замурованному в стенах Каммердаун-Хилла, и восхищался самообладанием своих поразительных друзей. Он пытался вообразить возбуждение, странные мысли, смятение чувств, которые, несомненно, скрывались за их подробным обсуждением ситуации мистера Примби. На зрителя они внимания не тратили. Лицо Кристины-Альберты чуть покраснело, глаза блестели; Дивайзис против обыкновения был не столько увлекательным собеседником, сколько профессором, беседующим с исключительно способным студентом.
