– Вскоре после этого от него ушла жена.
– Внутреннего расследования не было?
Фурнье поколебался:
– Нет.
– Семьсот пятьдесят тысяч евро улетучились и не было внутреннего расследования? Страховщики и банк просто смирились с этим, не протестуя?
– Ограбление произошло в Марселе, – заметил Фурнье, словно это все объясняло.
– Скажи лучше, начальство подозревало, что в этом замешан кто-то из своих, и предпочло спустить дело на тормозах.
– Налет случился накануне парламентских выборов в июне две тысячи второго, тогда евро только появились…
Возможно, эти деньги адресовались кому-то, кого никто не хотел называть. Проще было списать все семьсот пятьдесят тысяч по статье непредвиденных убытков. Откуда бандиты узнали о перевозке денег? Предназначались ли они на избирательную кампанию?
Этого ни Мартен, ни Фурнье никогда не узнают. Фурнье дал ему фамилию. Уже хорошо. Сутки назад он и не надеялся на такой щедрый подарок.
– Что ты будешь делать? – спросил Фурнье.
Тон был едва ли не подобострастным. Фурнье отдавал себе отчет в том, что ситуация полностью вышла из-под его контроля.
Мартен посмотрел ему в глаза:
– Хочешь – сгружу тебе эту помойку прямо сию минуту. Со всеми подробностями. Или ты даешь мне еще немного времени. Тебе решать.
Он чувствовал, что Фурнье колеблется, взвешивает “за” и “против”, выгоды и опасности обоих вариантов.
– Продолжай, – произнес он в конце концов, совершенно не удивив Мартена. – Даю тебе пять дней… После этого давление станет слишком сильным, и мне придется отчитываться.
– Тебе достаточно бросить им кость. Скажи, что нащупал следы ограбления. Бандиты решили поживиться наркотиками у психологини… Назови имена.
Фурнье улыбнулся. Потом согласно кивнул:
– В виде слуха это может сойти. И нашего человечка успокоит. Если это его работа, естественно… Но я в это не верю. Я парня знаю, и мне сложно представить, что он на такое способен.
– Нам всегда трудно в это поверить, когда в деле замешаны наши, – сухо возразил Мартен.
Последовало долгое молчание. Мартен не мешал Фурнье переварить услышанное. Теперь он, скорее всего, убежден, что Мартен нашел похищенные деньги в банке и не может решить, стоит ли говорить об этом открыто. В конце концов он помотал головой, словно желая избавиться от неподъемного груза. Встал и протянул вялую руку Мартену.
– Я тебе доверяю, – произнес Фурнье. – Он сидит дома. В длительном отпуске. Жду от тебя новостей.
Он ушел не обернувшись.
Вообще-то Фурнье проявил большую смелость, чем можно было ожидать. Мартен опустил глаза к листку бумаги и перечитал написанную на нем фамилию.
Он пока не испытывал настоящей ярости по отношению к ублюдку, напавшему на Лоретту. Сначала нужно разобраться.
Мартен посмотрел на часы. Почему бы не нанести ему визит? Он позвонил Марион и сказал, что не сможет вернуться к ужину. Она молча бросила трубку.
Магдалена уселась на полу по-турецки и смотрела на Франсиса, который лежал на диване, закинув руки за голову и скрестив ноги. Экран телевизора освещал его лицо. Его глаза были полузакрыты, он выглядел счастливым и расслабленным. На губах блуждала улыбка. Кому она предназначалась? Никогда еще он не был таким красивым. Божественно хорош. И изменил ей. От одной мысли о том, что чужая, не ее кожа, прикасалась к коже любимого, ее сердце и внутренности будто разрывала пружина из колючей проволоки.
– Что с тобой? – спросил он вполголоса, словно разговор в полный голос потребовал бы от него слишком больших усилий. – Ты какая-то молчаливая сегодня.
– Смотрю на тебя, – ответила она. – Ты выглядишь усталым.
Она дотронулась до его щиколоток, провела рукой по голым ногам под халатом. Он опустил руку и нежно погладил ее по волосам. Она закрыла глаза. Ей хотелось завопить, растерзать его ногтями в клочья. Задушить в своих объятиях. Усесться ему на грудь и медленно вонзить острый нож под левый сосок, нашептывая на ухо слова любви. Стерва, которая попыталась украсть его, будет страдать. О, какие мучения ее ждут!
Глава 24
Воскресенье, половина девятого вечера
Лучше обойтись без обходных маневров, твердил себе Мартен, но это было больше похоже на заклинание, чем на настоящие размышления.
Он позвонил в квартиру, находящуюся неподалеку от Бют-Шомон, на тринадцатом этаже здания, возведенного в семидесятые и выглядевшего когда-то суперсовременным.
Он услышал приближающиеся к двери шаркающие шаги. Отошел в сторону и прижался к стене со стороны дверных петель. Люди с нечистой совестью, бывает, бурно реагируют на неожиданные поздние визиты.
Дверь приоткрылась, но ее удерживала стальная цепочка, значительно толще тех, что продаются в слесарных отделах больших магазинов. В щели появилось мужское лицо – сморщенное, бледное и усталое.
– Месье Перрон?
Мужчина кивнул.
– Я комиссар Мартен. Хотел бы побеседовать с вами.
Дверь захлопнулась, чтобы тут же снова открыться, на этот раз широко, без цепочки.
Стоящий перед ним мужчина в потертом халате в шотландскую клетку и тапочках на босу ногу не брился уже дней десять, светлые глаза налились кровью, от него разило табаком и алкоголем. Он выглядел сильно помятым, однако в выражении его лица проглядывало нечто мягкое, почти детское.
Довольно скромно обставленная квартира была покрыта пылью. Посреди комнаты, заваленной небрежно сложенными досье, книгами и журналами, выделялись микроволновая печь и маленький холодильник. Взгляд Мартена сразу остановился на черном револьвере с рукояткой из темно-коричневого дерева, который лежал на стопке бумаги рядом с включенным ноутбуком. Это был короткоствольный “смит-и-вессон” 38-го калибра, классическое оружие американских копов.
Перрон проследил за взглядом Мартена.
– Он пока лежит и ждет. Я чувствую, что это зреет, но сегодня вечером еще не время. Возможно, к концу следующей недели.
Мартен остолбенел. Кокетство или спокойная констатация факта? В данный момент он был не готов ответить на этот вопрос.
– Если вы пришли в такое время, то не затем же, чтобы арестовать меня?
– Нет, – ответил Мартен. – По крайней мере, не сразу.
Экран компьютера потемнел, а потом снова загорелся. На нем появилось лицо спящей женщины, затем оно же, но снятое в другом ракурсе. Он подошел к экрану и стал смотреть на сменяющие одна другую фотографии. Та же женщина, все время спящая. Красивая женщина лет сорока, с чуть крупноватыми чертами, длинными ресницами и пухлыми губами, с золотисто-рыжими волосами, собранными на затылке в конский хвост. Можно было разглядеть мельчайшие детали ее безмятежного лица, например, крохотный шрамик на мочке уха, или след потекшей туши на закрытом веке, или тонкий пушок на щеках.
