— Да, было несколько тяжелых ночей.
— Вы снова не можете заснуть?
Харленд поднял глаза и кивнул.
Врач сделала запись в блокноте, потом склонила голову и внимательно посмотрела на инспектора:
— И почему вы бодрствуете?
Разве это не понятно?
— Я много думал об Элис. Часто вспоминал ее.
Он почувствовал, что должен быть очень осторожен со словами, чтобы не сказать лишнего и не подойти к опасной черте.
— Это ясно, — покачала головой Джин. — В какое время суток вы больше всего о ней думаете?
— Обычно вечером, — пожал плечами Харленд. — Когда я прихожу домой, бывает, что все и не так плохо, но вот ближе к ночи…
«…становится все хуже и хуже».
— В последние пару недель вы думали о ней чаще?
Он кивнул, глядя в пол, и ничего не прибавил.
— Так, — протянула Джин. Помолчала и спросила: — Как вы думаете, что могло послужить к этому толчком?
Харленд сгорбился:
— Я заснул в нашей постели. — Заколебался, потом вздохнул и уточнил: — В нашей старой постели.
Джин оторвалась от своих записей:
— Обычно вы спите в другой комнате?
— Да.
Не нужно усложнять — надо говорить как можно короче. По некоторым причинам ему не хотелось рассказывать врачу о том, что ночует он на софе в гостиной.
Джин положила блокнот на стол и, сцепив руки, склонилась над столом:
— Почему вы оказались там, в вашей старой постели?
Харленд отвлекся от созерцания ковра. Внезапно он ощутил себя голым и беззащитным.
— Не знаю. Думаю, мне просто нужно было почувствовать, будто она рядом.
— Хорошо, — кивнула врач. — И что случилось?
— Я лег на кровать и, должно быть, уснул… — Он испустил тяжелый вздох. — Я видел сон об Элис.
— Вы помните этот сон?
— Угу.
— И можете мне рассказать?
— Мы были вдвоем, на лугу среди высокой травы… развлекались, так сказать…
— Развлекались?
Харленд низко наклонил голову, словно пытаясь получше припомнить сон.
— Мы занимались любовью, — выдавил он наконец.
— Понимаю.
Харленд крепко зажмурился. Он очень надеялся, что Джин не заметила его смущения, что она не сможет представить, как он проснулся и в первые секунды не понял, где находится и что произошло, как удивленно озирался в поисках Элис, пока ему не открылась ужасающая истина. Он не хотел, чтобы врач знала, как он сел в постели и безутешно разрыдался, обнаружив, что в трусах у него липко и тепло. Это было уже слишком: такое унижение вдобавок к понесенной потере.
Его снедали стыд и страх. Только не молчать, нужно срочно что-то сказать, продолжить разговор.
— Может, мне нужно просто пить меньше кофе, — предположил Харленд со слабой улыбкой.
Несколько секунд Джин молча рассматривала его своими большими голубыми глазами.
— Скажите, Грэхем, после кончины Элис у вас были с кем-либо сексуальные контакты?
Она все знает!
Да, она в точности догадалась, что произошло, но по крайней мере давала ему возможность представить ситуацию в более выгодном свете.
— Нет, — тихо ответил Харленд.
С удивлением он обнаружил, что обсуждение этой темы вызывает у него приятную дрожь. Возможно, ему просто стало немного легче, оттого что он приоткрыл личные тайны перед другим человеком? Или же его возбуждает сам факт разговора о сексе с женщиной? Джин, несомненно, была хорошенькая. Глядя на ее стройные ножки, Харленд с ужасом ощутил, как его охватывает вожделение.
— Нет, — еще тише повторил он, — я ни с кем не встречаюсь.
Его раздирали внутренние противоречия, но Харленд усилием воли подавил дурные мысли, как прежде он справлялся с нежелательными эмоциями.
Просто закопай их поглубже, лиши доступа кислорода, и они задохнутся.
Он сжал зубы и заставил себя выдержать пристальный взгляд психотерапевта.
— Хорошо, Грэхем, — произнесла она после длительного молчания. — Были ли со времени нашей последней беседы какие-то еще значительные события, о которых мы могли бы поговорить?
И самое тяжелое оказалось позади. Последующие вопросы Джин касались других тем — работы, питания, физических упражнений, — так что оставшаяся часть сеанса прошла для Харленда без проблем.
Однако, пока он сидел за столом врача и, глядя на висящие за ее спиной часы, считал минуты до конца встречи, внутри его стало нарастать странное чувство раздражения, неприязни. И в отличие от недавней похоти, побороть эти ощущения было невозможно.
27
Четверг, 16 августа
Харленд вошел в комнату для совещаний. Настроение у него с самого утра было отвратное и вряд ли в ближайшее время могло улучшиться. Он поставил кружку с кофе на стол, подошел к окну, поглядел на проезжающие по улице машины и рассеянно подумал, хватит ли у него времени, чтобы сбегать вниз и выкурить сигарету. Раздумья его прервал скрип открывающейся двери. Харленд обернулся: вошел сержант Поуп, а за ним Мендель. Инспектор вздохнул, обогнул стул и уселся на свое место.
— И с какой целью у нас эти посиделки? — фамильярно поинтересовался Поуп, раскрыв записную книжку и глядя на двух других полицейских поверх очков.
— Анализ хода расследования убийства в Северн-Бич, — негромко сообщил Харленд. — Кроме того, с нами хочет переговорить суперинтендант.
— Должно быть, что-то серьезное, — задумчиво протянул Поуп.
Мендель перехватил взгляд инспектора, но промолчал. Оба хорошо знали, как все будет происходить, но изменить ничего не могли.
Блейк явился, когда часы пробили десять. Он ворвался в комнату, стремительно прошел к своему месту во главе стола и уже выдвинул стул, но садиться не спешил.
— Доброе утро, — поприветствовал он присутствующих, словно только что их заметил. — Все собрались? Да-да, вижу. Хорошо.
После этого он наконец сел, наклонился вперед и положил сцепленные руки перед собой на стол.
— Итак, — начал суперинтендант. — Я пристально следил за этим делом об убийстве в Северн-Бич на протяжении последних нескольких недель и думаю, сейчас настало время сесть и откровенно побеседовать о том, где мы находимся в нашем расследовании и какие нам видятся перспективы.
Харленд слушал эту тираду, а сам не спускал глаз со стоящей перед ним кружки кофе. Правильнее было бы сказать: откровенно побеседовать о том, какие перспективы видятся Блейку.
— Грэхем подробно информировал меня о ходе расследования, но я подумал, что было бы полезно собрать вас всех и всем поговорить. — Суперинтендант замолчал, посмотрел всем по очереди в глаза и холодно улыбнулся. — Джеймс, может быть, вы начнете?
