— Ой, Иззи!.. — Ив задохнулась, округлив от удивления глаза. — Это… просто фантастика.
Но предмет, который я держала в руке, был довольно тяжел и массивен, значит, вполне реален. Но что же, черт возьми, это такое?
Ив взяла его у меня и стала внимательно разглядывать. Тут меня охватило странное, непонятно откуда взявшееся чувство неуверенности в себе, словно, отдав эту штуку в чужие руки, я потеряла почву под ногами.
— Думаю, это что-то вроде ожерелья, — сказала она, помолчав. — Но сработано ужасно грубо! Совершенно варварская вещь! — Ив поморщила носик. — Не в моем стиле… да и не в твоем тоже, дорогая.
Истинная правда! Странная вещица… трудно представить себе нечто более чуждое тому, что Ив называла моим стилем. Я взяла мешочек. Из него торчала узенькая полоска бумаги, на которой аккуратным отцовским почерком было написано: «Амулет. Время и происхождение не известны. Вероятно, туарегский; серебро, сердолик, кожа». По моей спине пробежал холодок. Найдена ли эта штука в захоронении, где обнаружен скелет царицы туарегов, о которой упоминалось в археологическом описании, сделанном отцом? Я отправила бумажку и амулет обратно в мешочек, уставилась на него, не зная, что делать дальше, потом судорожно сунула в коробку. Меня охватила нелепое чувство, будто он сейчас меня укусит. Что за вещь притащила я к себе домой? Мне захотелось немедленно выбежать во внутренний дворик, выкопать яму и перезахоронить ее, а вместе с ней и все бумаги, которые оставил мне отец.
В ту ночь, впервые за много лет, мне приснился очень странный сон.
Мне снилось, что я в чадре, сквозь узенькую щелку в ней гляжу на пальмы, и на сердце у меня становится тепло. Я понимаю, что пересекла пустыню и не погибла. Алхамдулиллах.
[10]
Передо мной легким, размашистым шагом идут другие люди, путешествующие с караваном. Их синие одеяния посерели от песка и пыли, лица плотно замотаны тканью, предохраняющей от ветра, который соскоблил тонкий слой краски с седла моего деда, изодрал узлы и тюки на спинах наших животных.
Я закрываю глаза, открываю и вижу проносящееся мимо стадо газелей. Тряся яркими белыми хвостиками, они мелькают среди красноватых гранитных валунов, то пропадая, то опять появляясь. Я снова на миг зажмуриваюсь, и вот мы в широкой долине, на самом дне глубокого ущелья. Мне кажется, что кто-то за мной наблюдает. Это лев огромных размеров. Таких не бывает в природе. Он смотрит на меня со скалы! В страшном испуге я громко зову на помощь.
Открыв глаза еще раз, я понимаю, что передо мной естественный пейзаж, множество верблюдов в натуральную величину, рукой самого Бога вырезанных в красновато-розовом камне. За ними на склонах разбросаны глинобитные домики и крошечные фигурки женщин, закутанных в черное и работающих на возделанных террасах. Одна из них осмеливается приветствовать Солимана и спрашивает, что мы привезли. Он отвечает, что соль и просо, и лицо ее мрачнеет. Она так же стара, как моя бабушка, и глаза ее подведены сурьмой.
— А драгоценные камни? Золото? — спрашивает она.
Но времена, когда были золото и рабы, прошли. Настали трудные дни.
Мы вступаем в оазис, когда муэдзин выкрикивает адхан,
[11]
и ведем верблюдов в караван-сарай. Кое-кто из мужчин направляется к мечети, но мне хочется сходить на базар.
На соуке
[12]
множество лавочек ремесленников. Они обрабатывают железо прямо на открытом огне. Я обхожу их стороной. На шерстяных попонах сидят старики, перед ними высятся пирамиды пряностей, овощей и — чудо из чудес — кожаные бабуши,
[13]
ярко-желтые, словно само солнце. Я вдруг представляю себе, как они сидят на моей ноге. Это очаровательно. Такие туфельки наверняка произведут впечатление на красавицу Манту. Моя рука непроизвольно тянется к серебряному амулету, мне кажется, что сделка будет удачной.
Но тут, как по волшебству, появляется Азелуан.
— Ты что, с ума сошла? Этот амулет стоит сотни пар таких бабушей, даже тысячи! Кто защитит тебя от злых чар Кель-Асуфа?
[14]
Я опускаю глаза и вижу, что на моих ногах уже красуются желтые бабуши. Они жмут, новые туфли всегда немного тесноваты, но я в них чувствую себя царицей.
Теперь уже вечер, мы сидим вокруг огня, завернувшись в одеяла.
— Бог создал пустыню, — рассказывает Ибрагим, — чтобы было место, где Он мог бы отдохнуть, но скоро передумал, призвал к себе южный, северный и все другие ветры. Аллах приказал им слиться, чтоб получился один, и они повиновались. Он взял горсть смешавшихся ветров, и появился на свет верблюд — к славе Аллаха, на страх и смущение врагам Его и человеку на пользу. К ногам животного Он привязал сострадание, на спину возложил седло, по бокам закрепил мешки с деньгами, а к хвосту прикрепил удачу. Пустыня и верблюд — это дар Всевышнего человеку.
— Аллах акбар, — говорю я, зная, что ему это понравится.
Он повторяет эти слова, на минуту умолкает, потом наклоняется вперед и говорит:
— Тот, кто рожден в великой пустыне, никогда не будет свободен, как бы далеко он ни отправился и куда бы ни держал путь. Духи, населявшие этот мир еще до того, как было создано время, скалы или песок, всегда пребывают с ним. Остерегайся народа Кель-Асуфа. Плотней носи на лице чадру, пусть нос и рот твои будут прикрыты. Эти духи любят отверстия в человеческом теле, через них они постоянно хотят проникнуть внутрь. Когда писаешь, прикрывайся одеждой. Когда какаешь, делай это всегда там, где по песку никто не ходил. Если присмотришься внимательно, то везде заметишь их следы, — продолжает Ибрагим. — В дюнах иногда видно, как без всякой причины поднимаются в воздух спирали песка. Там, где кромка дюны изгибается не хуже змеи, можно видеть, как их когти процарапали землю. Наблюдай, как изменяются тени днем, при свете солнца, и ночью, при сиянии луны, как образуются вихри и рябь на песке, как побеги травы, пригибаемые ветром к песку, оставляют на его поверхности четкие крошечные кружочки. Свои следы они оставляют везде. Что бы ни случилось, всегда держи амулет под рукой. Он убережет тебя от беды. Никогда не забывай, что пустыня — твой дом.
Я проснулась, когда еще не рассвело. Во рту ощущалась странная сухость, на зубах словно песок скрипел, а в ноздрях еще сохранился крепкий запах мускуса. Я лежала в своей лондонской кровати, не двигаясь и наслаждаясь приятной прохладой чистых, выглаженных простыней, но было не так-то просто избавиться от ощущения, что постель из египетского хлопка исчезла, а вместо шелкового стеганого одеяла меня покрывала вонючая попона из верблюжьей шерсти.
