— Меня зовут Ди Ди Макгил, я знакомая Дэвида Барнса. Было бы просто замечательно, если у вас нашлась пара минуток на разговор со мной.
— Я уже потратила вагон времени на разговоры с этими тупыми копами.
— Мы с Дэвидом учились вместе в магистратуре. Это я нашла его труп.
— Ах, да! Мне попадалось ваше имя в утренней газете.
Она подставила мне кресло и сдвинула в сторону кучу бумаг на своем столе.
— Ну-ка, сейчас избавимся от этого хлама.
— Простите, что помешала.
Мисс Джефферс улыбнулась едва заметно.
— Для моего здоровья полезно отдохнуть иногда от этих осточертевших экзаменационных тестов. Вы даже не представляете, как это утомительно! Нынешние дети не читают классику, они не знают, сочинял ли Шекспир в том же веке, что Уитмен или Уолт Дисней. Единственное, что гнездится в их маленьких серых клеточках, это спорт и развлекательные программы. Все эти маленькие хулиганы-мальчишки думают только о том, как залезть в трусики к девочкам, а девочки…
Помрачнев, она горько вздохнула.
Мне вспомнились данные недавнего опроса среди молодежи от восемнадцати до двадцати лет. Только тридцать два процента смогли поместить американскую Гражданскую войну в правильную половину столетия. Я указала на кипу тестов.
— Мои соболезнования. Сама я, боюсь, закончила бы физической расправой с мелкими негодяями.
— Значит, вы пришли поговорить о Дэвиде, — проговорила моя собеседница, поместив на нос пару старомодных очков и пристально разглядывая меня. — Как получилось, что вы нашли его тело?
— Разговаривала с ним по телефону, когда услышала выстрелы, и опрометью кинулась к нему на квартиру. Мыс Дэвидом не виделись сто лет, а позавчера встретились в Чикаго. И мне хотелось бы узнать, как складывалась его жизнь последнее время.
Выражение лица мисс Джефферс смягчилось.
— Похоже, мы все заводим в школе хороших друзей, а потом теряем их, когда сталкиваемся с реальным миром.
Мы сидели в крохотной каморке, зажатые между двумя столами и двумя креслами. Спертый воздух и исходивший от Джефферс густой аромат «Уайт Линен» вызвали у меня приступ клаустрофобии.
— Вам плохо? — спросила она, схватив меня за руку.
— Очень жарко, и такое чувство, что сами стены давят.
— Да, тут немного тесновато.
— А что стряслось с системой кондиционирования? — поинтересовалась я. — Здание-то вроде не старое.
— До строительства этого кампуса мы обитали в вагончиках, поэтому даже без кондиционера здесь лучше, чем было в них тогда. Кстати, меня зовут Дороти. Кока-колы не хотите?
Я отказалась. Она быстро вернулась с бутылкой нормальной колы.
— После всех этих испытаний со студентами мне требуется дополнительный сахар, — пояснила Дороти. Потом, помолчав немного, продолжила: — Бедняга Дэвид, мне так жаль! Бет всегда говорила, что он лучший из нас. Дэвид явно выдавался из ряда вон.
— Так же было и в магистратуре, — кивнула я, размышляя, не та ли самая эта «Бет», про которую упоминали в газетах.
— Он был не просто одаренным, но и по-настоящему интеллигентным человеком. Более того, остроумным. И бегал за всем, что носит юбку. Главным его грехом являлось отсутствие такта. Остальные преподаватели с кафедры отбывают тут пожизненное, но Дэвид умел вертеться и получить, что хочет.
— Пожизненное?
— Мы готовы тут сидеть, пока не унесут на носилках. — Она рассмеялась в нос. — Но только не Дэвид. Он просто никогда не воспринимал преподавание всерьез и благодаря этой очаровательной непочтительности мог затевать дела, которые никому и в голову не придут.
— Кто из коллег по кафедре был ему наиболее близок?
— Мартин Суини помогал ему готовить презентации про Хемингуэя, — Дороти фыркнула. — Дэвид величал их балаганными представлениями.
Я прикусила губу. Узнай моя собеседница, что я видела спектакль, она, возможно, не озвучит свою точку зрения.
— Называлась эта затея «Настоящий Хемингуэй», — продолжала она. — Дэвид считал, что люди не желают читать Хемингуэя, их интересуют его личная жизнь и охотничьи приключения. К несчастью для цивилизации Запада, он совершенно прав. С его подачи Мартин отрастил бороду, стал одеваться и двигаться как Хемингуэй. Трюк удался: Мартин с тех пор так и не выходит из образа. Говорит всем, чтобы называли его «Папа».
— Как думаете, он согласится поговорить со мной?
— Ему нравится говорить о Хемингуэе, но смерть Дэвида стала для него тяжелым ударом. Мы с ним разговаривали сегодня утром, и он сказал, что, наверное, не сможет в одиночку завершить намеченный ими тур представлений.
— Слышали вы о том, что Дэвид нашел утраченные рукописи Хемингуэя?
— О, все слышали, только не особенно верят, — ответила Дороти. — Мне лично кажется, это слишком раздуто. Я занимаюсь Женской наукой,
[29]
и Хемингуэя не читала со школьной скамьи. Как понимаете, меня трудно причислить к поклонницам его творчества: весь этот мачизм, да и в женщинах он мало чего понимал.
Я не согласилась с ней — леди Бретт из «И восходит солнце» мне нравилась. Но свое мнение сохранила при себе.
— Впрочем, не в нашем кругу открытие вполне могли счесть значительным, и у Дэвида был шанс прославиться, — заявила мисс Джефферс.
— Но почему он не поделился таким выдающимся известием с коллегами? — спросила я.
Дороти громко рассмеялась.
— Вы, видно, никогда не имели дела с бюрократией. Наша администрация продолжает воевать с Дэвидом за рукописи даже после его смерти.
— Вы считаете рукописи настоящими? — спросила я. — И если Дэвид с Мартином так хорошо ладили, то почему Мартин не согласился с Дэвидом, считавшим находку подлинной?
— Мы все удивляемся. Спросите его самого. Мартин взял на себя классы Дэвида до конца семестра, так что должен быть где-то поблизости.
Я не сказала, да и не собиралась говорить Дороти, что работаю на страховую компанию, поэтому сменила тему.
— Как думаете, после аукциона и всего прочего, Дэвид остался бы здесь преподавателем?
— Кто знает? Бет думает, что да.
— А на кафедре все хорошо относились к Дэвиду?
— Тот же самый вопрос мне вчера весь день задавали полицейские. Вы точно не из них?
— Точно. Просто хочу узнать побольше о Дэвиде.
— Ну ладно, — промолвила Дороти после паузы. — Он не ладил с Большим Биллом. Вам известно, наверное, про выдвинутое против Дэвида обвинение в сексуальном домогательстве?
