Но он опять сорвался и вместо спокойного объяснения угробил ни в чем не повинный стакан.
Джулию больно задевала его скрытность, поскольку он не желал говорить с ней о причинах своей депрессии. Габриель это знал, однако не мог открыться ей прежде, чем сам найдет решение. Ему не хотелось представать перед женой слабым и нерешительным или, что еще хуже, видеть, как ее сострадание превращается в заурядную жалость.
А решения он пока не находил. Все еще не находил. Он оказался между двух огней, когда шаг в любую сторону был одинаково неприемлем. В данный момент ему недоставало мужества или мудрости, чтобы найти золотую середину.
Докурив сигарету, Габриель достал еще одну. Наверное, вместо «или» нужно ставить «и». Не было у него и мужества, и мудрости.
Джулианна сказала правильные слова. Если они возьмут приемного ребенка, ему придется бросить курить. Он ведь уже бросал после курса лечения от наркозависимости. Может бросить и снова.
Габриель подумал о Томе и Дайане. Как ликовали они, узнав, что станут родителями, и как быстро их ликование сменилось неподдельным ужасом, когда УЗИ выявило у их малыша врожденный дефект сердца, опасный для жизни. Он только теоретически мог представить всю глубину их растерянности и беспомощности. Чем-то это напоминало его ситуацию, когда Полина…
Габриель заставил себя сосредоточиться на сигарете, зажатой между пальцами. Нельзя, чтобы его мысли понеслись по запретной дороге. Сегодня очень неподходящее время для подобных воспоминаний.
Он смотрел на силуэт вечерней Флоренции, на подсвеченную башню дворца Веккьо. Дождавшись, когда Джулия заснула, он прошел в ванную, почистил зубы и разделся, побросав одежду на пол. Вспомнив, что от него пахнет сигаретным дымом, Габриель полез в душ.
Он лег в постель без одежды, с влажными после душа волосами. К Джулии он даже не прикасался. Света ночника хватало, чтобы увидеть: Джулия спала в ночной сорочке, на боку, отодвинувшись как можно дальше от его части постели.
«Я понял твое послание, дорогая».
Габриелю показалось, что он услышал недовольное бормотание Джулии. Может, это она во сне?
– Прости меня, – прошептал он.
Когда она не ответила, Габриель погасил ночник и повернулся к жене спиной.
И почти сразу же Джулия повернулась к нему, обхватив руками:
– И ты меня прости.
– Мы обещали, что больше не будем ложиться в постель рассерженными.
– Габриель, я не сержусь на тебя. Мне просто больно.
Он схватил ее руку и обвил ее вокруг своей талии:
– Насчет Марии ты права. Мне просто захотелось что-то сделать для этого ребенка… И еще: я никогда не видел в тебе суку. У меня ни разу даже мысли такой не возникало. Ты моя возлюбленная.
– Тогда будь со мной добрым и мягким. Мне тяжело достаются наши ссоры. Я не хочу, чтобы наш брак превращался в череду ссор и примирений.
Габриель напрягся:
– Обещаю, я найду способ, как нам поладить.
– Не надо искать способы. Не надо подстраиваться под меня и подлизываться ко мне. Просто расскажи, что́ с тобой.
– Расскажу. Обещаю.
– Расскажи сейчас. – Ее голос звучал жестко и требовательно.
– Джулианна, пожалуйста, – шепотом взмолился Габриель. – Я же постоянно тебя прошу: дай мне еще немного времени.
– Чтобы ты принял какое-то важное решение один, без меня?
– Я не стану ничего делать, предварительно не обговорив с тобой. Но разве у тебя не бывало, когда ты хотела в чем-то разобраться сама? Что-то решить для себя. Ты не сможешь решить за меня. – Он покачал головой. – Джулианна, я прошу проявить ко мне капельку сочувствия.
Чувствовалось, Габриель не юлил. Во всяком случае, глаза его были искренними.
– Хорошо, я дам тебе еще немного времени. Но я настоятельно прошу тебя позвонить доктору Таунсенду. – Габриель приготовился возразить, однако Джулия не дала ему и рта раскрыть. – Я не приму твоего отказа. Ты должен рассказать о своих тревогах либо мне, либо ему. Но, Габриель, ради спокойствия нас обоих, не носи это в себе.
Он медленно выдохнул, потом кивнул.
* * *
Габриель проснулся еще до восхода солнца. Когда он покидал номер, Джулия продолжала спать. Ему очень не хотелось уходить из ее теплых объятий, но были дела, которыми он не мог пренебречь. Чем быстрее он соберет всю необходимую информацию, тем ближе окажется решение.
Во всяком случае, он так надеялся.
Днем у него была запланирована важная встреча с dottore Витали – директором Галереи Уффици. Габриелю сильнее, чем прежде, хотелось продемонстрировать Джулии, как сильно он ее любит. И не наедине, а в присутствии множества людей.
Выйдя из отеля, Габриель поймал себя на мысли, что ему очень нравится утренняя Флоренция, когда улицы еще тихи и сонны. Потом город проснется и заживет в своем привычном ритме.
На площади Синьории он зашел в кафе Музея Гуччи, взяв чашку эспрессо и сладкую булочку. Расположившись на террасе, он принялся завтракать, просматривая номер «Ла национе». Первым пунктом деловой программы Габриеля был приют и серьезный разговор с Еленой.
В десять часов утра он позвонил в двери приюта. Елена удивилась его раннему визиту, но еще сильнее ее удивила цель визита.
Елена поблагодарила Габриеля за заботу о Марии. Если он хочет помочь малышке, они с удовольствием примут от него деньги на детского психолога, который занимается с Марией, пытаясь восстановить ее речь.
Когда Габриель спросил о возможности удочерения, Елена рассказала ему, что в Италии на этот счет достаточно строгие правила. Детей отдают только супружеским парам, прожившим в браке не менее трех лет. Даже если бы они с Джулианной решили удочерить Марию, итальянское правительство не дало бы им разрешения.
Из приюта Габриель уходил в более умиротворенном состоянии. Он оставил ощутимую сумму на лечение Марии и попросил Елену, если возникнет необходимость, без колебаний обращаться к нему.
Погруженный в свои мысли, он забрел в кафе неподалеку от базилики Санта-Кроче. Вопреки обыкновению, он не стал разглядывать красивых женщин, проходящих мимо, а сделал несколько звонков по мобильному телефону. Он позвонил своим знакомым флорентийским интеллектуалам – людям состоятельным и семейным – и предложил им поддержать приют, взяв оттуда детей на воспитание или усыновление.
Ответы поражали словесной изощренностью, за которой люди скрывали свое «нет». Все безоговорочно соглашались оказать приюту финансовую поддержку, но ни одна супружеская пара не выразила готовности взять ребенка на воспитание. Об усыновлении вообще не могло быть и речи.
Причины были самыми убедительными. Это в очередной раз заставило Габриеля задуматься о редком милосердии, проявленном Грейс и Ричардом. Они ведь тоже могли бы найти великое множество убедительных причин, чтобы не усыновлять его. Могли бы, но решили по-другому.
