– Возвращение блудной дочери, – пробормотал Габриель.
– Да.
– В таком случае ты понимаешь, как сильно я нуждаюсь в твоем прощении.
Полина всматривалась в его глаза. Ни капли фальши.
– Понимаю, – сказала она. – Я только не могу понять, почему вдруг ты приехал просить у меня прощения сейчас.
Габриель снова сел, обхватив чашку с остывшим кофе.
– Ты была мне настоящим другом, – прошептал он. – А я так обращался с тобой.
Полина вытерла глаза.
– И с Майей тоже.
Полина невольно вскрикнула.
В этом они с Габриелем были похожи: само упоминание имени их неродившегося ребенка мгновенно отзывалось всплеском душевной боли. А когда имя произносилось неожиданно, боль была особенно острой.
– Я не могу говорить о ней, – закрыв глаза, тихо сказала Полина.
– Ей сейчас хорошо. Она счастлива.
– Я тебе не верю, – возразила Полина. – Когда человек умирает, это конец. Ты засыпаешь и не просыпаешься.
– Я
знаю, о чем говорю.
Эти слова заставили ее открыть глаза. Чувствовалось, Габриель пытался скрыть от нее свое состояние. Но еще никогда он не говорил с такой убежденностью.
– Я знаю, что не имею права просить тебя о чем-либо. Возможно, тебе противно меня видеть. – Он откашлялся. – Но я должен был сказать тебе это, глядя в глаза. Я гадко обращался с тобой. Я вел себя как чудовище. Мне стыдно за прошлое. Пожалуйста, прости меня.
Теперь Полина плакала по-настоящему. Крупные слезы катились по ее безупречно красивому лицу.
– Замолчи, – всхлипывая, потребовала она.
– Полина, мы с тобой зачали нашу дочь. Красивое, удивительное создание. Она покинула нас еще до рождения. Но мы должны жить дальше. Нескончаемое оплакивание нам ничего не даст. Мы лишь понапрасну растратим годы.
– Да как ты смеешь? Ты приехал сюда, желая облегчить свою совесть, и говоришь мне ужасные вещи.
Габриель скрипнул зубами:
– Я приехал не для облегчения своей совести. Я хочу исправить то, что не исправил раньше.
– Мой единственный ребенок мертв. Я лишилась не только ее. Я лишилась возможности иметь детей. Ты и это можешь исправить?
Габриель напрягся:
– Нет.
– Ты ведь никогда меня не любил. Я растратила себя на мужчину, который меня просто терпел, и то потому, что ему было хорошо со мной в постели.
На его подбородке снова задергалась жилка.
– Полина, не принижай своих достоинств. В тебе много качеств, вызывающих восхищение. Ты умна, щедра и обладаешь удивительным чувством юмора.
Она невесело рассмеялась:
– А что толку? Невзирая на весь свой ум, я оказалась полной тупицей, пытаясь тебя изменить. Я потерпела сокрушительное поражение.
– Я уже признал свою вину. Неоднократно.
– Я более или менее успокоилась. Наладила свою жизнь. И вот являешься ты, чтобы снова все вдребезги разбить.
– Я ничего не собирался разбивать.
– Собирался или нет – значения не имеет. – Полина обеими руками вытерла глаза и отодвинулась подальше от Габриеля. – Ты вернешься домой, к своей молоденькой, хорошенькой подружке, способной родить тебе ребенка, если тебе вдруг захочется детей. Вазэктомия – это не навсегда. Ты можешь вернуть себе способность к зачатию. А мне ее не вернет никто и никогда.
Габриель понурил голову:
– Я виноват. Я покалечил тебе жизнь.
Разговора не получилось. Габриель встал, чтобы молча уйти.
– Подожди! – Полина вдруг схватила его за руку. Габриель остановился, приготовившись выслушать новую порцию упреков. – Я… Словом, я встретила мужчину. Он помог мне найти работу на время, пока я занимаюсь диссертацией. Я преподаю английский.
– Рад слышать.
– Мне больше не нужны твои деньги. И я не боюсь, что меня снова выкинут из твоего фонда… Этого человека зовут Кейт. Он вдовец. Две дочки на руках: одной – семь, второй – пять. Они называют меня тетей Полиной. Представляешь? Я одеваю их, причесываю, пью чай вместе с их куклами. Кейт любит меня. И его девчонки ко мне тянутся. Хотя мне больше не родить, я все равно буду матерью. На худой конец – теткой… Я прощаю тебя, Габриель. Но больше не напоминай мне о прошлом. Я примирилась с ним, насколько смогла.
– Обещаю.
Полина улыбнулась, на этот раз искренне. Габриель слегка поцеловал ее в макушку:
– Прощай, Полина. Будь счастлива.
Он выпустил ее руку и, не оглядываясь, пошел к выходу.
Глава сороковая
Август 2011 года. Кембридж, штат Массачусетс
– Собрался на пробежку? – спросила Джулия, поднимая глаза от тарелки с завтраком.
Габриель был в малиново-красной футболке с эмблемой Гарварда, черных свободных шортах и кроссовках.
– Да. – Габриель подошел к столу, чтобы поцеловать жену.
– А потом мы поговорим?
Он распутывал провод наушников, подсоединенных к его айфону.
– О чем? – спросил он.
– О том, что тебя тревожит.
– Нет. В другой раз. – Габриель вынул солнцезащитные очки и тканью футболки протер стекла.
Джулия закусила губу. Ее терпение было на пределе.
– Ты договорился о встрече с врачом?
– Ну вот, опять, – пробормотал Габриель. Он уперся ладонями в поверхность разделочного стола, склонил голову и закрыл глаза.
– Как прикажешь это понимать? – Джулия скрестила на груди руки.
– Нет, я ему еще не звонил.
– Почему?
– Мне незачем с ним встречаться.
– Не ты ли говорил о желании вернуть себе способность к зачатию? – спросила Джулия, расцепляя скрещенные на груди руки. – Но о таких вещах надо говорить не только со мной. Я тебя что-то не понимаю.
– Я не собираюсь встречаться с врачом. – Габриель выпрямился и надел темные очки.
– Почему? – допытывалась Джулия, которую начинала злить эта невозмутимость мужа.
– Я раздумал возвращать себе способность к зачатию. Давай лучше подумаем о приемном ребенке. Марию нам, конечно, не отдадут. Но к тому времени, когда ты окончишь докторантуру, мы сможем взять другого ребенка.
– Ты все решил. Один, – прошептала она.
– Я думал о тебе. Стремился тебя защитить.
– А все наши разговоры? То, о чем мы говорили тогда, в саду?
– Я ошибался.
– Ошибался? – Джулия вскочила на ноги. – Габриель, как понимать всю эту чертовщину?
