— Мы поедем в дом моего старинного друга в Восточном Керамике, — заявил в это время Фаний. — Его зовут Хэйдес-фиванец. Я торговал с его отцом, поэтому хорошо знаю Хэйдеса. Теперь он служит в мастерской Архия, знаменитого переписчика: Хэйдес — главный склейщик папирусов. Он живет…
Если бы у Лаис были время и возможность, она расхохоталась бы так, что каталась бы по земле от смеха. Но она могла только зажать себе рот и, загоняя безудержный хохот внутрь, выслушать, как Фаний объясняет ей дорогу, которую она и без того отлично знала, и расписывает дом Хэйдеса, в котором она провела некую памятную ночь.
— Что с тобой? — наконец обратил внимание Фаний на ее состояние. — Почему ты смеешься?
— Почему смеюсь?.. Да я вовсе не смеюсь! — Лаис с трудом заставила себя успокоиться. — Кто это сказал, будто Ойкумена на самом деле очень тесна, ведь в ней постоянно встречаешь одних и тех же людей? Великий Тезей? Одиссей? Не знаешь? И я не знаю, да это не важно! Ну, а теперь расскажи мне, где лучше всего можно перелезть через ограду. Я хочу пробраться в твой дом до того, как туда вернется Орестес.
Это получилось куда легче, чем предполагала Лаис, хотя бы потому, что дом оказался совершенно пуст. Похоже, все рабы скопом ринулись глазеть на новое творение великого Апеллеса, радуясь возможности увильнуть от надоевшей работы. Хотя, судя по тому, какой беспорядок царил в этом просторном, богатом доме, присмотра за рабами толкового не было, и они не утруждали себя заботой о порядке и чистоте. Похоже, Орестеса занимали только собственные удовольствия. Ложе его было роскошным, на нем громоздились вороха подушек, пол устилали дорогие ковры, на столах стояла драгоценная стеклянная посуда, однако все выглядело немытым, нечищеным, запыленным, заброшенным. Хоть Орестес и считал себя хозяином этого дома, но истинным хозяином он так и не сделался, а по-прежнему оставался всего лишь вороватым слугой, который дорвался до господского добра и норовит насладиться им как можно скорее, пока не дали по рукам.
Лаис успела вихрем пролететь по всем восьми комнатам дома Фания и собралась уже заглянуть в погреб, когда, наконец, Орестес вошел во двор.
Услышав его шаги, она поспешно прошмыгнула в темную клетушку, о которой ей рассказал Фаний. Сюда редко кто заглядывал, здесь держали метлы и щетки, но в клетушке по какой-то прихоти строителя был слышен каждый звук, который раздавался в доме. Фаний стыдливо признался, что иногда забирался туда, чтобы подслушать, о чем болтает жена с гостьями, которые ее навещали. Конечно, Алфия уверяла, что это ее подруги, но ведь не секрет, что иногда к замужним особам вместе с их подругами являлись и сводницы, которые всегда были готовы помочь заскучавшей женщине немножко подсластить пресную будничную пищу и толкнуть ее в объятия любовника… Гинекей
[42]
находился в другом конце дома, однако Фаний в этой каморке слышал каждое слово. Он был счастлив, что болтовня жены и ее гостий оказывалась всего лишь обычной женской болтовней, утомительной для всякого мужчины. Фаний и не подозревал, что опасность придет не снаружи, что она уже затаилась в его собственном доме!..
Судя по звукам, доносившимся до Лаис, Орестес явился один. Как можно было догадаться, мальчишку-наложника он отправил следить за Дареем.
У Лаис отлегло от сердца: теперь за его жизнь можно не опасаться, мальчишка нападать на могучего стражника не осмелится, а Дарей не глуп — он сразу поймет, что за ним идет соглядатай, и уж как-нибудь сумеет от него отделаться.
В доме раздавался беспорядочный грохот. Похоже, Орестес пребывал в полной растерянности. Он то метался по комнатам, хлопал крышками сундуков, как будто собирал какие-то вещи, то гремел кувшинами и чашами, наливая вино, то снова метался туда-сюда…
Наконец он затих, словно раздумывал, что делать дальше.
— А если она и в самом деле еще жива? — вдруг донесся до Лаис его голос. Похоже, Орестес, подобно многим людям, оказавшимся в затруднительной ситуации без всякой надежды на чью-то помощь, начал советоваться сам с собой. — Вполне может быть… Сколько времени я туда не спускался и не носил ей еду? Дней пять? Женщины живучи, как кошки!.. Ну и что? Даже если она жива, я не смогу показать ее этому проклятому хитрецу! Я же сам, дурак, говорил тому человеку, который приезжал из Коринфа, будто не знаю, куда пропала жена хозяина… Я запутался, запутался!.. Хотя я ведь могу и соврать. Сказать, что она вдруг вернулась! А она скажет, что… что уезжала к родственникам в Эпидавр и ничего не знала об участи мужа. Поплачет, стражник отдаст ей завещание… И все уладится!
Орестес куда-то быстро пошел, и Лаис насторожилась. Кажется, Алфия и в самом деле жива, она где-то в доме! Сейчас Орестес, наверное, направился туда, где держит ее, он готов ее выпустить! Надо ухитриться проследить за ним. Только бы не попасться ему на глаза… Лаис торопливо вспоминала заклинания, которым учила Кирилла и которые могли внушить человеку, что он ослеп и ничего не видит или видит совсем не то, что есть на самом деле. Это называлось — отвести глаза, напустить морок. Заклинания действовали недолго, всего несколько мгновений, но пока Орестес будет ломать голову, почему у него потемнело в глазах или закружилась голова, Лаис вполне успеет спрятаться снова или вовсе убежать.
Но тут шаги Орестеса затихли.
— Нет, это глупо, — воскликнул он, а потом послышался такой звук, словно он в гневе хряснул себя по лбу. — Я дурак! Алфия ни за что не станет помогать мне, даже если жива. Хотя… Если посулить ей свободу, если пообещать сохранить жизнь… Но она не поверит, нет, не поверит! И может в самый важный миг подвести. Поднимет крик, выдаст меня. Надо придумать что-нибудь похитрей. Послать за Кимоун. Если ей хорошо заплатить, она может изобразить Алфию. Она сметлива, заморочит голову стражнику! Он отдаст ей завещание, уедет, а потом… А, черный дым Аида!!! Что делать потом?! Кимоун ведь не может изображать Алфию до бесконечности! Одно дело стражник, который ее в глаза не видел, но соседи ее знают… Они и так замучили меня вопросами, нет ли вестей о Фании и его жене! Даже если мне удастся заполучить завещание, в нем хозяйкой всего добра будет значиться Алфия, а я по-прежнему останусь никем! Что делать? Что делать?! Я был глупцом, когда заточил Алфию в погреб! Она, наверное, мертва… Если бы она была жива, я бы принудил ее объявить меня вольным человеком и выйти за меня замуж. И я бы получил все, что осталось от Фания. Получил бы по закону. И не надо было бы прятаться, бояться собственной тени… Нет! Я знаю, что надо сделать. Надо прикончить стражника и отнять у него документ. Тогда он не будет меня преследовать. Потом забрать драгоценности, монеты, одежду — все, что я смогу унести или увезти на осле, — и уйти отсюда. Уехать из Афин куда-нибудь подальше, начать новую жизнь, назваться другим именем. У меня нет рабского клейма, я смогу затеряться среди людей. Денег немало… Конечно, многое придется бросить, однако это не имеет значения, если надо спасать жизнь! Но сначала нужно убить стражника. Вечером он придет, и я отравлю его. Нет, не стоит. Куда я дену мертвое тело? Никто из этих подлых, негодных рабов не станет мне помогать, еще донесут властям… Лучше я напою этого стражника тем же самым зельем, которое в свое время отведал Фаний. Теперь оно настоялось, стало крепким и сильным. К Фанию память вернулась, пусть и под конец жизни, а к этому мерзавцу, который тянет свои загребущие лапы к тому, что принадлежит мне, она не вернется никогда! Да, отлично придумано. Я так и сделаю!
